Вдруг

             

Прямо среди зимы, приключилась весна, но какая-то нерадостная, словно больная. Во второй половине января неожиданно задули тёплые ветры откуда-то из Азии, и снега сразу же просели, скукожились и стали истекать сиропом луж, который за ночь снова прихватывало морозом. К утру земля становилась звенящей, острой и неудобной для жизни и ходьбы. А в середине дня вновь теплело, и это мокрое тепло делало город ещё более неуютным и безрадостным.
Воздух, влагой насыщенный до предела, был тяжёл даже для автомобилей, которые, надрывно дыша, месили колёсами снежную кашу, неуверенно притормаживая на поворотах дорог.
Люди, осторожно ступая, почти скользили по тротуарам, потому что нужно же всё равно было идти на работу и с работы, в магазин и аптеку – по делам, одним словом…
У Витька дел никаких не было, а потому он из дому просто не выходил, а всю жизнь эту, никчёмную и бестолковую, видел через окно, и на душе от этого становилось ещё более темно и смутно. Казалось, приди настоящая весна, было бы легче. Но сознание того, что сейчас разгар зимы и будут ещё морозы и  метели, снег и минус на термометре вытягивало эту тоску в длинное, как тесто для китайской лапши, ожидание.
А за стеной мать, старуха, недугом старости прикованная к постели, всё жила и жила и нечастыми постукиваниями в стену звала его, чтобы принёс попить или сменил ей памперс, почитал вслух или перевернул на другой бок.
Витёк уже даже перед самим собой не стыдился того, что ждал её смерти, потому что такая жизнь, завязанная на немощь другого человека, за полтора года его измучила.
Он сидел у окна в своей комнате, подперев подбородок рукой, смотрел на в мелочах известный пейзаж. И вдруг, неожиданно даже для самого себя, не то громко зевнул, не то попросту рявкнул, словно бы на что-то решившись, встал и вышел в прихожую. Там, почти на цыпочках, подошёл к двери в комнату матери, прислушался – ни единого звука. Потом так же, почти не дыша, вставил ключ в замочную скважину английского замка, который третьего дня сам в эту дверь и врезал, и дважды его повернул.
Когда мать спросила, зачем нужен замок на внутренней двери в квартире, то промямлил что-то невразумительное про то, что ему так спокойнее будет. А мать давно уже интерес к жизни утратила, а потому ответ этот её устроил, и она равнодушно замолчала…
А Витёк сейчас торопливо оделся в прихожей, взял заранее приготовленную сумку с вещами и выскочил из квартиры. Шарф уже наматывал в лифте. Вышел из подъезда и заскользил с иными-прочими пешеходами к автобусной остановке. Вскоре смешался с толпой, где разглядеть его было трудно.
Шёл и всё думал, думал о матери. Вспоминал всю их совместную жизнь.
Как била его за малейшие провинности или плохие оценки в школе смертным боем. Била за то, что не хотел учиться музыке и по часу в день проводить за фортепиано. Это Витёк специально вспоминал, чтобы себя разозлить ещё больше. Но справедливости ради нужно признать, что матерью была она хорошей всё же. В неполные тридцать лет оставшись вдовой, замуж так никогда больше и не вышла. И, сколько он себя помнит, жили они всегда вдвоём. Никогда не расставались. Даже летом, когда в каникулы уезжал он в детский лагерь,  мать устраивалась туда поварихой или завхозом, чтобы Витёк всегда был на глазах у неё.
Успехами и неудачами его школьными всегда интересовалась. Правда, никогда не хвалила за первые и жестоко карала за вторые.
Никогда мать не целовала его, не ласкала, боясь, наверное, что при отсутствии мужчины в доме, из него может вырасти этакая барышня мужского рода, каких много было в семьях её приятельниц: ни гвоздя забить не могут, ни поступка мужского не совершат.
Витёк гвозди забивать умел. Даже ремонт в квартире делал. И по дому матери во всём помогал. И не только по дому. В старших классах школы на каникулах летних без дела не сидел, а устраивался на работу, чтобы помочь матери и материально. Тогда он думал, что пришёл к этому сам, но потом уже понял, что это мать подвела его к мысли, что человек должен прежде всего работать.
Мать же приучила его к театру, где были они почти завсегдатаями, с самого раннего Витькиного детства. Он хорошо помнил, как больше всего ошеломила его бочка, плывшая по волнам в балете «Сказка о царе Салтане». Когда они возвращались домой, и мать держала его за руку, Витёк подпрыгивал и всё норовил забежать впереди матери, чтобы заглянуть ей в глаза. А потом сказал:
- Мам, а давай тоже будем жить в бочке?..
И как она ответила, улыбаясь:
- А давай! Построим её себе на даче и будем в ней жить…
И когда Витёк засмеялся от такой замечательной перспективы, она смеялась вместе с ним…
А теперь он сел в автобус и поехал в противоположный конец города. Смотрел через грязное автобусное стекло на грустный заоконный пейзаж, а сам всё вспоминал и вспоминал.
Как он сдуру чуть не женился в 18 лет на женщине почти в два раза его старше. Только потому, что, после одной из приятельских вечеринок, она стала для него первой женщиной. Мать тогда всё сделала для того, чтобы брак этот не случился. И как он в 20 лет чуть не стал алкоголиком, потому что оказался в окружении таких людей, среди которых «не пить» было «слюнтяйством». А он очень хотел им соответствовать. И тогда мать совершила немыслимое и отправила его со второго курса политеха, взяв академический отпуск в институте, служить в армию, где у него получилось повзрослеть и многое понять. Как после армии не хотел учиться дальше, а она смогла убедить его в том, что надо…
Всё, нужная остановка. Автобус  затормозил прямо напротив небольшой гостиницы, которые строят на окраинах больших городов, недорогие, для приезжих командировочных. Он нашёл эту гостиницу уже давно, наверное, недели две назад, а потому сразу, как вошёл, направился к стойке администратора. Протянул паспорт,  и когда та спросила, на какое время он намерен у них остановиться, не задумываясь, ответил, что на 10 дней… Да, точно, на 10… И расплатился сразу.
В номере, не раздеваясь, включил телевизор и лёг на кровать, заложив руки за голову. Думал, что спать не сможет все эти долгие полторы недели в ожидании конца, но уснул почти тут же. И снилась ему мать. Она стояла перед ним, молодая, белозубая, распахивала настежь руки и, запрокидывая  к солнцу голову, приговаривала: «Скоро лето!..»
Проснулся Витёк сразу и вдруг, словно что-то оборвалось внутри. Вскочил и выбежал из номера, а потом и на улицу.

Была ночь, но не похолодало. И зима плакала, как и накануне вечером. Слёзы капали с крыш, а у дорог текли уже в три ручья…