воспоминания,
как, например, поэт Эрлих.
см. «347 шагов» –
http://www.proza.ru/2018/04/04/53
*
Около 13.30 люди Мессинга разрешат официально сообщить о самоубийстве Есенина.
*
Люди Мессинга уже работают в толпе под окнами «Англетерра» –
появится слухи о «верёвке от чемодана»,
естественно, вспомнят алкоголь и «Чёрного человека»,
написанного три с половиной года назад, весной 1922–го.
*
Но около 13.30 Громов решит проверить алиби Эрлиха –
где тот был с 18.00 вечера 27 декабря.
А был Эрлих с поэттессой В.К. – в студии Наппельбаума,
где их и оставили ночевать.
Скорее всего, Громов позвонит Наппельбауму…
*
Так Моисей Наппельбаум узнает о гибели Есенина.
И спросит разрешения приехать и сделать несколько фотографий.
И люди Мессинга ему разрешат.
Чтобы не светить фото убойщиков,
которые, видимо, крайне не выгодны были для версии самоубийства.
*
Моисей Наппельбуам с сыном Львом быстро соберут камеру, штатив, свет
и примчатся в «Англетерр»…
*
… а теперь глянем на фото…
*
… когда, около 14.45, Наппельбаум с сыном вошли в номер,
Есенин лежал на полу, на ковре, ногами к двери
в порванной во время осмотра судмедом рубашке и спушенных брюках –
таким его примерно в это же время
но чуть раньше Наппельбаумов
быстро нарисовал художник Уточкин–Сварог,
который прибежал из редакции «Красной газеты», где подрабатывал,
сидя на кровати, слева по фото –
она не видна…
*
Положите меня в русской рубашке
Под иконами умирать…
Рубашка была французская,
Икон не было вовсе.
И лежал Есенин уже три часа на полу…
*
… когда нашли Есенина,
шторы на окнах были завешены,
но правую крайнюю штору раздвинули убойщики,
чтоб в комнате стало светлее –
так её и зарисовал Уточкин…
*
… прямоугольный стол справа
на самом деле стоял слева,
на нём остатки вчерашнего обеда с 14.00 до 17.30 –
посуда, грязные тарелки, стаканы, противень с остатками запеченного гуся,
примус Устиновых, пять–шесть пустых бутылок пива.
На полу должен валяться самовар,
который уронила Устинова, когда увидела Есенина в петле…
*
… а на фото – чистые белые скатерти на обоих столах…
*
… нетрудно догадаться –
комендант Назаров велел горничным убрать посуду и накрыть новые скатерти.
Стол, чтоб не мешал, перенесли вправо по фото…
*
… Есенина положили на кушетку, за столом справа на фото –
она не видна –
и привели немного в порядок –
поправили брюки, рубашку и одели подтяжки на плечи…
*
… чтобы не отражаться в зеркале шкафа,
Наппельбаум чуть приоткрыл левую створку…
*
… задвинул штору на окне, чтобы выровнять перепад экспозиций –
свет за окном дал бы разбелку в кадре…
*
… получился пустой угол –
письменный стол, тумба, кресло, чертова труба, две трубы…
пустой угол…
Снимать нечего…
Наппельбаум не репортер, он фотохудожник.
Тогда это называлось светописец.
*
… и Наппельбаум стал создавать образ.
Снял с вешалки справа у двери пальто и шапку Есенина.
Шапку положил с краю на круглый стол,
пальто на стул…
*
… получилось трагичнее.
Как бы присутствие Есенина…
Тумбу за столом, наверное, уже поставили прямо,
Наппельбаум снова её наклонил вправо, к шкафу,
Для динамики положил на пол канделябр…
Кадр ожил…
*
Вспышка магния…
И вот оно, то фото…
Образ погибшего Поэта без Поэта, загнанного в угол.
И образ угла, в который навечно загнали Поэта…
*
… и сделал это фото, скорее всего, сын Лев –
чего тут снимать Моисею Наппельбауму, мастеру светописи,
классику портретной фотографии…
*
.. затем они передвинули правый стол на место,
Отодвинули кушетку от стены,
повесили на штативах чёрную бархатную занавеску,
ещё две вспышки
и сделали два фото Есенина на кушетке –
поясной план и немного общее.
Время было около 15.30.
*
Есенина накрыли сперва красным кимоно,
потом выпросили у коменданта Назарова простынь,
за которую писатель Лавренёв написал расписку от имени Союза поэтов
и на простыне понесли на выход…
*
… это была фотозаготовка,
как бы сейчас сказали для фотошопа.
Наппельбаум бы уже у себя в лаборатории отмыл фон
и создал образ погибшего Поэта –
страдающее лицо обиженного ребёнка,
насмерть обиженного.
Но почему–то он так этого и не сделал.
*
К завтрашнему дню они с сыном напечатают несколько копий этих фотографий,
жених дочери Михаил Фроман принесёт их на панихиду в Союз писателей на Фонтанку
и они будут ходить там по рукам.
*
Там с лица Есенина снимут посмертную маску.
Намажут лицо и волосы вазелином.
А когда станут стирать вазелин с лица,
смоют и похоронную косметику.
И фотограф Виктор Булла, которого Союз писателей нанял сделать три фото с панихиды
кое–что заметит.
У фотографов глаз острый…
*
… нет, нет, никакое это ни «пулевое отверстие»,
никакой ни «след от удара рукояткой револьвера»
и не «вытекший глаз» -
это всё глупости и бабьи бредни –
Если бы это было так –
это заметили бы все.
Не было никого выстрела и вообще никакого револьвера –
всё было проще…
*
… Булла сравнит лицо Есенина в гробу
с двумя фотографиями на кушетке
сделанными вчера отцом и сыном Наппельбаумами…
*
… Булла увидел
ТО
что неопровержимо доказывает –
если бы Есенин повесился
ЭТОГО бы
не могло быть…
*
… и Виктор Булла
ЭТО
сфотографирует…
*
… увидев вчера именно
ЭТО
(и кое–что ещё)
зам. начальника 1-го Убойного отдела УГРО Пётр Громов и агент Фёдор Иванов
и начали расследовать убийство.
Но их остановили…
*
… ЭТО
уже почти сто лет
лежит на виду.
И никто
ЭТО
не видит.
*
Я тоже – почти двадцать лет не видел.
И заметил случайно.
*
Теперь – черёд профессионалов
и новой настоящей прокурорской проверки.
Не такой липовой, как устроили советник юстиции Дедов
с зам. Генпрокурора Катышевым.
*
