Как много тогда было детворы в селах!
Мы, как муравьи, тощие и загорелые до черноты, лазали, где не попадя: и по заборам, и по деревьям, и по мусорным свалкам, валялись в песке, купались. Ловили пчел и хорошо знали, что их есть три вида: "чернушки, желтушки и краснушки" - первые не больно жалят, вторые чувствительно, а третьи больно и старались с последними не связываться, но все же иногда и их ловили.
Мне было лет пять – шесть, а Сережке, моему двоюродному брату, моему другу и моему «сотворильнику», восемь – девять. Лето. Жара. И, кстати сказать, проказничали мы в основном всегда летом. Сезонное что ли у нас это было?
Идем мы по улице, от безделья пинаем камушки. Я нашла старую перегоревшую лампочку. Подбежала к ней, разбила ее о землю в сторонке от дороги, отбила хорошенько осколки от цоколя.
- Сор-р-ри какая! - я зажмурила один глаз, а ко второму поднесла цоколь «внутрянкой» к себе.
Когда так через цоколь смотришь на солнце, там внутри что-то такое светится каким-нибудь одним определенным цветом. У каждого цоколя был свой цвет. Мы собирали лампочки, иногда утаскивали из дома вполне себе еще рабочую лампочку, разбивали их и смотрели какие цвета нам попались на этот раз.
У нас уже целая коллекция была – можно на выставку отправлять. Но вот, если родители хоть раз бы увидели, как мы лампочки иногда выкручиваем, таких бы нам оваций отвесили по попе. Потому, и не только, наука партизанства нам была хорошо знакома. Это сейчас надавать ребенку по мягкому месту – арест и тюрьма, а в дни нашего детства – это был вполне гуманный способ воспитания. И хорошо еще, если только рукой, иногда в ход шли тапки, кухонные полотенце, молодые тонкие прутья, срезанные с деревьев и, классика жанра, ремень.
Возвращаемся к нашему ленивому бездельному шествию.
На мне были майка и шорты, другой одежды я не воспринимала, на брате тоже майка и шорты. Идем, плетемся, думаем – чем заняться. Приключения очень часто нас находили сами.
- Смотри, - говорит брат и показывает рукой на сетчатый «выгул» для домашней птицы.
Если во дворе не хватало место для «выгула», то его делали со стороны улицы. У забора, со стороны двора, ставили курятник, а в заборе делали квадратное отверстие на улицу и небольшую часть территории, около забора, в виде куба затягивали хлопчатобумажной сеткой, чтоб птице было место погулять на воздухе.
Мы неслышно подкрались. Сморившись от жары, там спали утки. Стараясь не шуметь, разрезали несколько ниток сетки осколком от разбитой лампочки.
В момент, когда брат стал пролезать в эту дырку, утки проснулись. Что началось! Куда перья, куда утки, кряканье! И в этом мелькании перьев, уток и пыли по «выгулу» металось тело брата. Я стояла и с любопытством наблюдала, разинув рот. Наконец, с довольным лицом из «выгула» вылез брат. Утки скрылись внутри двора.
Но одна ему все же досталась!
- Снимай майку! – скомандовал он.
Я, не споря, быстро сняла майку и протянула ему. Закутав в нее птицу, мы ускоренным галопом, прямо карьером, бросились домой.
Это я описываю так долго, а действие все это произошло в считанные минуты.
Прибежали к нему домой, но зашли с заднего двора: опасались нарваться на тётку, протиснулись между коровником и забором, там ее и выпустили. Вот зачем она нам была нужна и что теперь делать с ней, мы знать не знали, ведать не ведали.
Мы смотрели на нее, а утка, ошалевшая от пережитого, так и сидела на том месте, куда мы ее положили.
Немного подумав, решили:
- Пусть живет здесь, а мы будем ей еду и воду таскать.
День таскаем, второй. На третий день его второй дед пошел коров кормить.
- Галина! – закричал дед, возвращаясь с заднего двора. – Галина!
Опираясь на трость и неловко переставляя одну ногу, он что-то нес в руках.
- Что? - отозвалась тётка.
- Смотри! Это что такое? Откуда она взялась? - спрашивал у нее удивленно свекор. - Пошел коров кормить, слышу: за задней стенкой кто-то крякает, залез туда, посмотрел, а там…– и он протянул ей наш трофей.
- Не знаю, - растерянно протянула она.
Минуту она с любопытством и недоумением смотрела на птицу. А затем поправила платок на голове, перекинула столовое полотенце с одного плеча на другое, вытянула губы трубочкой. Догадалась.
- Ну, паразиты! – произнесла она вслух.
Вечер. Мы, набегавшись, примчались домой. Есть хотелось и спать. Но сначала нас ждал допрос с пристрастием в виде выкручивания ушей. Сопротивлялись мы, правда, не долго, да почти сразу и признались, кому охота без уха остаться, когда, где и у кого сперли утку. А вот на вопрос: "зачем?" ответить не смоли. Сами не знали.
Получив по заслугам, мы искренне раскаялись и пообещали больше уток не воровать.
На следующий день тётя Галя пошла к тому человеку, у которого мы похитили эту утку, и купила у него еще одну утку и селезня.
Почему она птицу не вернула мы так и не поняли. Может, стыдно было признаться людям, что таких вот ворюг вырастили на свою голову или решила птицу разводить и оплатила похищенное, если так уж получилось. Но так или иначе, а с того момента у тётки было много уток.
А мы с Сережкой так любили ее вермишелевый супчик с утятиной.
