А крепка она была, точнее,- здорова, как конь под Ильёй Муромцем на бессмертном шедевре Васнецова. Точнее даже, как – белое правое заднее копыто у этого коня. Монолитная, одним словом.
У многих мужчин, которые с нею сталкивались по служебной необходимости, вызывала даже робость. Вообразите себе женщину в метр восемьдесят с могучей спиной и бёдрами и при этом небольшим бюстом. Но руки, руки были такими, которыми удобно душить котят или младенцев… И вы тоже оробеете.
Всегда сурово сдвинутые брови, вернее, то место, где брови должны быть, но их не было, а потому Марь Васильна рисовала их каждое утро чёрным карандашом перед зеркалом в ванной. И при рисовании не скупилась. Под бровями покоились незабудково-синие треугольные глаза, выражение которых понять было трудно: на все случаи жизни было выражение, короче говоря. Пухлявые губы бантиком. И всё это великолепие завершалось монументальным подбородком. Одним словом, именно такие женщины должны входить в горящие избы и останавливать коней. Причём, в избы – как к себе домой, а кони, скорее всего, сами, завидя их ещё издали, останавливаются и ложатся у ног, словно преданные псы.
При этакой внешности была Марь Васильевна уж конечно же не балериной и не учительницей, а старшим товароведом в большом продуктовом универсаме. И товароведом была отменным, потому что конфликтов с поставщиками у неё не было, точнее – у них с нею, потому что чувствовали они, что будет это отнюдь для них не безопасно. Персонал в магазине был ею вышколен. Причина была та же. Марь Васильевна запросто могла вызвать к себе в крохотный кабинетик, большую часть кубатуры которого занимала сама, а потому посетителю приходилось жаться, стоя, у стены, кого-нибудь из провинившихся и роскошным громовым голосом убедить его всего двумя-тремя фразами в совершеннейшей неправоте. Как вы, наверное, понимаете, с нею даже не пытались спорить.
Магазин был круглосуточным. И когда она узнала, что Зинка, одна из продавщиц, из-под полы ночью торгует алкоголем, то просто призвала ту к себе и коротко сказала:
- Всё. Наработалась. Пиши заявление,- и протянула ей лист чистой писчей бумаги формата А-4.
Зинаиде даже не пришло в голову задать вопрос «за что?». Она просто вышла, написала заявление и оставила его у бухгалтера, чтобы больше не беспокоить Марь Васильну.
Иногда в магазине случались инциденты или просто недоразумения с покупателями. Тогда Марь Васильну в торговый зал приглашали. Она просто начинала присутствовать. И «недоразумение» как-то так, само, начинало рассасываться, ликвидироваться и сходить на нет. Марь Васильне оставалось только дождаться финала и, уходя, бросить через плечо фразу:
- Спасибо за понимание. Приходите к нам ещё…
Если у кассы отлавливали мелкого воришку, уличённого в желании вынести что-нибудь, минуя кассовый аппарат, то опять призывали не охранников, а Марь Васильну. Она молча смотрела на конфискат, потом бурчала мошеннику:
- Идём за мной, - и отводила его именно к тому прилавку, на котором этот товар покоился. Там останавливалась лицом к товару и, не глядя на злоумышленника, командовала:
- Ложь на место…
И он «лОжил».
Тогда Марь Васильна, указав глазами на дверь, «просила»:
- Шагом марш отсюда. Больше в наш магазин не заходи…
И не заходили. Полицию в магазин тоже никогда не вызывали.
Когда же у кого-то из сотрудников случались какие-нибудь события (рождение там или – наоборот), и они хотели отметить это в коллективе, Марь Васильну обязательно приглашали. Она заходила, поздравляла или, наоборот, сочувствовала, выпивала и ровно в 17-00 покидала свой кабинет, чтобы выдвинуться в сторону дома. Сумку с продуктами ей заранее готовил кто-нибудь из персонала, по её, конечно же, указанию.
Знающие люди говорили, что Марь Васильна очень любит мужа, с каковым проживает в трёхкомнатной квартире в трёх автобусных остановках от магазина, а потому старается не огорчать его своими опозданиями с работы.
Муж действительно был. У него даже было имя – «Илья Сергеич». И он ожидал супругу дома, потому что давно уже не работал по причине того, что… была у него супруга, Марь Васильна.
Когда она входила в квартиру, открыв двери собственным ключом, он орал из кухни, где смотрел телевизор:
- Опять опоздала?!. Сколько же это будет продолжаться!..
Потом появлялся в прихожей в тренировочных штанах с пузырями на коленях и вылинявшей майке, из-под растянутых лямок которой торчали вострые плечики, сплошь покрытые веснушками и редкими рыжими волосами. Лысина, обрамлённая симметрично почти по всему периметру остатками рыжей же шевелюры, краснела от гнева, а потому веснушки на ней становились почти не заметными. Он подходил вплотную к провинившейся супруге и, шипя по-змеиному, говорил ей:
- Наклонись!.. Наклонись, я сказал!!.- и мелкие капли слюны летели при этом в разные стороны.
… Когда она склоняла к нему лицо, он несколько раз наотмашь хлестал её по щекам.
Она при этом только жмурила глаза…
