Снаружи по-прежнему работал бульдозер. Чавк, чавк... Он с корнем вырвал кусты ежевики и сумаха \7\, процарапал в бледной зимней траве широкие грязные раны. Происходившее на Джонс-Крик-Роуд, казалось Эрике тем же, что происходилос Джеффри и Матильдой: природная красота и невинность поглощались уродливым противоестественным ростом, а она могла только беспомощно наблюдать за происходящим.
Восемь лет назад, когда Тейты только что переехали в Коринф \8\, они нашли на этой проселочной дороге большой заброшенный, покосившийся серый фермерский дом, утопающий в темных соснах. Дом продавался уже больше года, но они первыми увидели, какие возможности скрыты в нем. Они разредили деревья, перестроили дом и покрасили его в желтый цвет. Внезапно они стали владельцами прекрасного, даже довольно величественного загородного дома всего в нескольких милях от кампуса \9\.
Недостаточно далеко, как оказалось. Три года назад дорогу Джонс-Крик-Роуд расширили и заново переложили покрытие, и первые дома в стиле ранчо \10\ начали ползти к ним по холму на западе, загораживая закат. Когда Брайан и Эрика поняли, что происходит, они попытались купить больше земли вокруг принадлежащего им участка в половину акра. Но было уже слишком поздно, застройщик не проявил интереса. И каждый последующий год бульдозеры продвигались все ближе и ближе. Скоро Тейты будут окружены.
Они подумывали, не переехать ли им подальше, но теперь, чтобы быть наедине с природой, им пришлось бы проехать десять или пятнадцать миль, за пределы школьного округа \11\. Кроме того, Эрика не вынесла бы разлуки со своим домом: деревянные части здания, которые она скоблила, скребла и полировала; нарциссы, которые она посадила под старыми деревьями; грядки со спаржей и клубникой — всё это были часы, годы любовного труда.
Для нее было болезненным не только разрушение ландшафта, но и переименование этого района в «Гленвью-Хайтс». Не то чтобы их новые соседи были «белым отребьем» \12\ — на самом деле большинство из них богаче Тейтов. Дом «Гленвью-Хоум» слева от них, в стиле «Чарльстон» \13\, с фальшивыми белыми колоннами и балконами из кованого железа, приклеенными к фасаду, стоит вдвое дороже, чем их дом, да и «Пол Ревир» рядом с ним не намного меньше. Дома были полны дорогой встроенной утвари, их навесы для автомобилей переполнены моторными лодками и автосанями. Дети, живущие там, каждый вечер смотрели цветной телевизор с 25-дюймовым экраном, и в их глазах отражались искусственные огни цирка. Джеффри и Матильда, когда им разрешали, смотрели телевизор вместе с соседскими детьми.
— Вы не из принципа против телевизора, вам просто жалко денег. Вы хотите, чтобы мы смотрели бесплатно у Гобрайтов и Кайзеров, — недавно обвинил родителей Джеффри, высказав мнение, которое, как подозревала Эрика, разделяли соседи, Гобрайты и Кайзеры.
Она знала, что владельцы дома «Гленвью-Хоум», не имеющие отношения к университету, считали ее неприветливой и немного странной, хотя она пыталась поддерживать сердечные отношения и никогда не упоминала вслух то, что думала, а думала она, что соседи частично виноваты в ужасной перемене в ее детях. Но даже если соседи действительно были виноваты, это не было оправданием для нее, Эрики. Ведь это значило, что наследственность и окружение, которые Тейты предоставили своим детям, были ущербными или неудовлетворительными. В любом случае, к чему было думать об этом? Слишком поздно. Эрика знала, что так будет продолжаться дальше. Джеффри будет жить дома с родителями еще почти четыре года. Матильда пробудет с ними еще почти шесть лет.
Пока Эрика размышляла над всем этим, положив голову на стол с неубранными остатками завтрака, зазвонил телефон. Она выпрямлась, вытерла глаза и взяла трубку.
— Здравствуйте, это Хелен из секретариата политологии, как ваши дела сегодня?... О, у меня тоже, очень хорошо... Здесь письмо для Брайана, с пометкой «Срочное — Лично в руки», и я подумала... Что ж, если он собирается позвонить сегодня вечером, это прекрасно... Это идея. Я сейчас позвоню миссис Циммерн на кафедру французского языка и попрошу забрать письмо... Пожалуйста.
Этот разговор, каким бы банальным он ни был, поднял боевой дух Эрики. Он напомнил ей, что она удачно замужем, тогда как как Хелен была вдовой, а лучшая подруга Эрики — Даниэлла Циммерн — разведена, что Брайан был важным профессором, получающим срочные деловые письма, и что он звонил домой каждый вечер, когда был в отъезде.
Эрика воодушевилась достаточно, чтобы встать, убрать со стола, помыть посуду и начать свой рабочий день. Она убралась в доме, пропустив детские комнаты, постирала два свитера, рисовала полтора часа и сделала себе сэндвич с куриным мясом. После обеда она отправилась за покупками и в банк, осторожно ведя машину, потому что небо снова потемнело и с него падала ледяная морось. Моральный дух Эрики тоже упал, и пародия на Одена \14\, сочиненная ее подругой Даниэллой несколько лет назад, нудно крутилась в ее голове:
Целуют губы Клеопатры,
тогда как верная жена
идет, депрессией больна,
по магазинам — не в театры.
Вернувшись домой, Эрика убрала купленные продукты, приготовила мусс с малиной и замесила тесто для лимонного печенья, когда «фольксваген» Даниэллы въехал на подъездную дорожку.
— Что за чертов день, а? Весна, написано в календаре... О, вот письмо для Брайана, пока я не забыла, — сказала Даниэлла, снимая грязные ботинки на заднем крыльце и входя в кухню в фиолетовых чулках.
— Спасибо. Как дела?
Эрика положила письмо на полку рядом с кулинарными книгами, не взглянув на него.
— Хочешь кофе?
— С удовольствием. Слава богу, дети будут дома не раньше четырех.
Даниэлла стянула с себя пальто с той небрежной, сердитой энергией, которой в последнее время переполнены все ее действия, и швырнула его на стул. Двадцать лет назад, когда Эрика впервые встретила ее, Даниэлла так же была переполнена энергией — только тогда энергия была не злой, а радостной.
Эрика и Даниэлла были знакомы в колледже, но не дружили — Даниэлла была на год старше и в другой компании. После окончания колледжа они потеряли связь. Осенью 1964 года, когда муж Даниэллы поступил на работу на факультете английского языка и семья переехала в Коринф, Эрика не знала об этом, как и Даниэлла не знала, что Эрика уже жила там. Через несколько недель они случайно встретились в супермаркете «Этуотерз», обе с девятилетними дочками. Им казалось, что они всегда оставались подругами.
Поклонники Даниэллы и поклонники Эрики описали бы их внешность одинаково: высокая, темноволосая и красивая. Но плечи и бедра Эрики узкие, а у Даниэллы — широкие. У Даниэллы тяжелая грудь и полные ноги — в стиле барокко. Волосы ее — длинные, тяжелые и прямые, красновато-коричневого оттенка. Кожа ее светилась ярким румянцем даже в северную зиму, когда кожа Эрики бледнела до кремового цвета. Те, кому не очень нравилась Эрика, признавали, что она хорошенькая, тогда как те, кому не очень нравилась Даниэлла (а их большее число), признавали, что она хорошо выглядит.
В колледже они слегка избегали друг друга, как часто делают женщины, привлекательные по-разному, — по той же причине, по которой супермаркет «Этуотерз» не размещает коробки с мороженым и шербетом рядом с коробками пива. Но теперь, когда их обеих купили и привезли домой, это перестало иметь значение.
В тот первый день Эрика проводила Даниэллу до ее дома, там они пили кофе и проговорили чуть ли не два часа. Вскоре они стали встречаться или созваниваться почти ежедневно. Эрика порекомендовала Даниэлле своего педиатра, свой автосервис, свою уборщицу и тех своих знакомых, которых она считала достойными такой чести. Они одалживали друг другу книги, ходили с детьми на ярмарки, утренники и распродажи. Маффи Тейт и Рут Циммерн (известная как Ру) также стали неразлучны.
Столь же приятной и еще более удивительной была дружба, возникшая между Брайаном и Леонардом Циммерном. В течение многих лет и Эрика, и Даниэлла сталкивались с проблемой, что их мужья не очень ладили с мужьями их подруг. Теперь они с облегчением поняли, что это не было вызвано предрассудками или недостатками характера. Просто от мужчин их возраста (Леонарду тогда было сорок три, Брайану — сорок один) нельзя было ожидать дружбы с начинающими редакторами, юристами, художниками, учителями и т. д., за которых выходили замуж подруги их жен.
Поскольку они работали на разных факультетах, у Леонарда и Брайана не было общих коллег, но благодаря этому между ними не было конкурентной борьбы и разговоров о делах, столь утомительных для жен. Ни один из них не мог помешать или способствовать карьере другого, и поэтому они могли рисковать вызвать несогласие, свободно высказывая свое мнение. Эрика и Даниэлла опасались, что их мужьям помешают подружиться различия в темпераменте и происхождении, но на самом деле эти различия расположили мужчин друг к другу — и к самим себе. Леонард поздравил себя с целым рядом интересов и симпатий, которые позволили ему поладить с политологом-БАСП \15\, тогда как Брайан чувствовал то же самое в отношении к еврею Леонарду. Более того, существование дружбы между ними доказывало обоим мужчинам, что отвращение, которое они могли испытывать к некоторым наглым нью-йоркским евреям или толстозадым ублюдкам гоям, с которыми они сталкивались по работе, было ad hominem \16\, а не ad genere \17\.
Даже тот факт, что Даниэллу на самом деле не волновал Брайан и что Эрика, хотя ей нравился Леонард, находила его физически непривлекательным (слишком худым и со слишком большим количеством жестких черных волос по всему телу), делал дружбу более устойчивой. Осложнений, часто возникающих, когда две пары проводят много времени вместе, удалось избежать почти бессознательно, по взаимному согласию.
— Я вижу, они снова принялись за свое.
Даниэлла указала головой на поле по соседству. Бульдозер оставил там что-то похожее на неизлечимую грязную рану, из которой белые корни небольших деревьев торчли, как сломанные кости.
— Я думала, строительные расходы растут и они больше не вернутся в этом году.
— Вот и я тоже надеялась.
— Посади что-нибудь вечнозеленое. Тогда тебе не будет видно этого безобразия.
— Но я все равно буду знать, что оно здесь, — грустно улыбнулась Эрика.
— Или можно поставить забор, — продолжила Даниэлла, научившаяся после отъезда Леонарда смотреть на вещи практично и сокращать расходы. — Это будет быстрее. И если вы сделаете это сейчас, до того, как дом построят, новые соседи не подумают, что это из-за них.
— Мм, — уклончиво ответила Эрика, наливая подруге кофе. Заборы, по мнению Эрики, так же отвратительны, как и дома в стиле ранчо.
— Спасибо.
