Ей было шестнадцать. Рядовой вечер. Обсуждая насущное, возвращались с подругой домой.
Городская зима подчеркивала однотипность будней. В голове выстраивалась вертикаль слов, подаренная миру Виктором Цоем: "Белый снег, серый лед..."
По заснеженным жилам города сновал как бы нехотя муниципальный транспорт. Кончики пальцев на руках, заботливо укутанные в теплые рукавицы, начинали подмерзать. Шансов согреться в автобусе не было. Длинные, желтые,с резиновой гармошкой посередине, промерзшие на сквозь, автобусы не меняли температуру, если -30, значит -30.
Разговор "ни о чем" завязался сам.
Как в стандартном, голливудском фильме их было двое и действовали они точно по правилам жанра. Молчун и птица секретарь - сам задающий вопросы и практически сам на них отвечающий.
Мысли пошли хороводом.
Потом делились впечатлениями. Подруга хотела четкого понимания.
-Мужики же взрослые уже?
-Ай! Да ну и что! Меня другое волнует. Один - то симпатичный, а вот другой...
-На встречу- то пойдем?
-Посмотрим...
- А?
- Там посмотрим. Может встреча первая и последняя, чего делить то...
"Узелок завяжется, узелок развяжется..." - пела Алена Апина. Песня доносилась в открытое окно.
Май любимый месяц. Через две недели выпуск. Мысли не о будущем, мысли в настоящем. Она ждала - его ждала.
На 8 марта был вечер в классе. Он первый раз пришел в открытую проводить с вечера домой.Соперников не боялся. Просто "обозначиться" и заявить "права".
В общем - то об этом не договаривались. Вырядился как "новый рубль". В школу не зашел. Громко кричал с пустого двора, пока её имя не пробилось через толщу хитов, заливисто оравших сквозь старые динамики.
Весь состав одиннадцатого "А" чуть не вывалился из окон.
На завтра были вопросы.
-А сколько ему?
-Двадцать пять.
- Ух ты!
- А ты замечала что он на Богдана Титомира похож?
- Это из далека.
-Ну, все равно!
В апреле при галстуке, пришел просить "руки и сердца" к маме. Эмоции разговора были не однозначны. Как - то условились подождать, до восемнадцати, её восемнадцати.
Сложно складывались отношения. В свои семнадцать она вела, успокаивала, строила совместные планы.
Он очень старался соответствовать. Нехватку компенсировал финансами.
Зимой, сразу после её Дня рождения, "сыграли" свадьбу, именно "сыграли". По всем правилам того времени, с "выходом из-за печки".
После первых двух месяцев совместной жизни каждый достал из кармана заготовленный за ранее кулачок - для игры в "ежачок".
И каждый со своим значением.
Он - камень.
Она - ножницы.
-Будем строить!, - уверенно сказал он. "Ты в глубоком тылу, занимаешься домашним хозяйством".
-Будем развиваться!, - сказала она. "И я вижу будущую перспективу! Хозяйство - это не обсуждается, но двигаться будем по моему плану!"
"Это любовь, ну да конечно! Это любовь, а ну да точно!", - пел магнитофон производства Кореи на Дне рождении у подруги.
Он сидел накаляясь изнутри. Она просто отпустила тему "не свободы". Отодвинула "бетонные блоки" ссор, выяснений отношений, криков. И приняла настойчивые позывные ухажёра, пытавшегося еще до свадьбы, регламентировать свои симпатии.
Прошло всего полгода, соотношение один к четырем из общего времени вместе.
-Давай?
- Нет!
- Может?
- Нет!
После разрыва она загибалась в жутких коликах "свободы без границ". Правда недолго. Жизнь продолжалась...
Встретились неожиданно - 14 лет спустя.
Он потянулся.
Она отрубила.
Её зыбкий мир относительного внешнего успеха и еле выдерживающие двери внутреннего, под завязку набитого своими скелетами, не мог принять его статичности.
Он построил, правда так и не понял что.
Она продолжала движение, ломая крылья, сгорая как феникс и возрождаясь. Пытаясь, вновь и вновь, ответить на вопрос классика: "Если зажигаются звезды, значит, это кому нибудь нужно?"
Апрель 2012.
