Край ущербной луны смотрит на меня, из начищенного до блеска лезвия ножа. Там, вдалеке, среди изнуренных ветрами арктических скал, потерял в вечности свой хрип одинокий трансивер. И звезды по прежнему далеки и суровы. Не волнует их, летящих в хороводе вокруг центра галактике, что на маленькой, замерзшей и залитой дождями планете каждый мужчина с рождения должен. Должен знать, понимать, быть способным, и уметь это делать… А чтобы это было правильно, он должен обладать знаниями. Иначе зачем он вообще? Должен отдавать долг всем и каждому-женщине, продажной власти, богу, придуманному другими мужчинами, лишь затем, что они были обязаны придумать то, чему однажды поклонятся миллиарды. Край ущербной луны плавает в сияющей лужице стали, ветер шепчет стыдливым ветвям очередную бессмыслицу. На планете, иссушенной зноем и пропитанной гневом, текут неслышные, как судьба, смертные человеки. Кто дал им благо смерти? Кто подарил им надежду в беспрестанной цепи перерождений, проросших в разбухшее от гнили и тлена колесо Сансары? Тот ли бог, которого выдумали они-эти смертные, хрупкие, словно осенние листья? Ветер шепчет. А мы, падающие со стен на песок раскаленный надмирными звездами? Просто чьи то, убогие воспоминания, узор на кайме бытия выплетающие?
Этой ночью свет недолго трепетал в плену лезвия. Его пропитала кровь, а затем мирно свернулась, впитавшись в кислую почву. Сделав цветными белую гальку. Одинокий трансивер все еще хрипит, призывая души, отгулявшие свою ссылку.
