Море было тревожное. Море что-то чувствовало, хотя, конечно, никому не могло пожаловаться, и если билось оно о берега далёкой ещё земли, если налетало на борт корабля, то с тихой жалобой, с тихой мольбой, с непонятой просьбой. Ещё бы! Море – сильное, беспощадное, неумолимое, привыкло к жизни и смерти, оно чётко знало грань между мирами, но сейчас происходило что-то непонятное: корабль, шедший по его волнам, ещё был напитан жизнью, ещё хранил людское тепло, но кому он принадлежал? Море знало и ужасалось – им владели ни живые. Но и не мёртвые.
И море не понимало, как ему быть и чем встречать этот корабль. Море билось о его борта, море просило корабль уплыть прочь, не пугать и не путать себя.
–Морей ещё много, есть лучше и богаче меня, – стонало оно, уговаривая корабль отступить.
Но корабль был упрямым. Кораблю было некуда деться. Перед кораблём был целый мир и ни одной цели.
***
–Капитан, – Хенсли знал, что не следует входить в каюту капитана в такой час. Это была привычка, традиция, которую вывели и приняли ещё давно: этот час принадлежит лишь одному человек и если только ситуация окончательно не вышла из-под контроля, нарушать покой этого часа не следует.
Так было при жизни самого Хенсли, при жизни капитана и всей команды. Так оставалось и сейчас, когда их корабль и их существование замерло между мирами жизни и смерти, когда вся их сущность летела по беспощадному морю, пугая его.
Но ситуация была той самой, вышедшей из-под контроля и Хенсли пришлось нарушить традицию.
–В чём дело? – спросил Самюэль. Он прекрасно знал в чём дело. Он всё слышал. Но ещё до того, как нашлось что слышать, он уже предполагал, что будет нечто подобное: годы научили его замечать взгляды, шелесты, ещё не оформленные в слова.
–Вас желает видеть…– Хенсли замялся. Он был славным помощником. Пожалуй, за все годы, включавшие в себя годы их муки зависания между мирами, Хенсли был лучшим старпомом. Он точно умел чувствовать настроение своего капитана, корабля, моря и команды. Он умел находить общий язык со всеми. Он прекрасно знал карты, умел ориентироваться по звёздам и владел, наверное, не меньше, чем десятком языков. Нет, знание многих языков – это не редкость для пирата, в конце концов, земли и люди разные попадаются на его пути, невольно научишься. Но Хенсли не просто обходился как многие пираты несколькими общими словами, включавшими в себя пару-тройку вопросов и десяток угроз разного уровня. Нет, Хенсли владел языками на должном, добродетельном уровне – он умел поддержать и разговор на самые разные темы, и прочесть, и на слух перевести – всё это было уже сложнее, всё это требовало лишних интеллектуальных затрат и уже не было так распространено. Но Хенсли с детства имел тягу к разным языкам и научился обращать этот интерес во что-то нужное.
Самюэль умел ценить это. Хенсли иногда был незаменим. И сейчас он, раздираемый между всеми, кого он так научился чувствовать и понимать, явно мялся.
Самюэль поспешил на помощь:
–Кто? Неужели морской дьявол?
Хенсли передёрнуло.
–Ох, – капитан рассмеялся, – Хенсли, с нами произошло уже всё, что только могло произойти. Ну?
–Команда, вас желает видеть вся команда, – наконец, отозвался старпом. Весёлости и шутовства своего капитана он не разделял. Даже сейчас, когда они застыли между мирами, слова о морском дьяволе казались ему дурными и неподходящими. Он верил в то, что всегда может быть хуже, чем сейчас.
Самюэль помедлил. Он готовился. Он ждал, что это случится. Сначала они все были напуганы. Потом веселились, пугая своим бессмертием забредшие на их путь корабли. Но это было давно. Проклятие, сковавшее их, уже не веселило и не пугало. Оно наводило тоску. Команда ждала ответа. Ждала спасения. Грабить они устали. Куда девать золото тем, кто ни жив, ни мёртв, и не может отойти от корабля? Они могут только зайти в порт, но не могут даже толком сойти на берег. Куда им деваться с их посудины? И сколько так будет ещё?
Самюэль прекрасно помнил, как на их пути из чёрных глубин поднялась фигура. Переливаясь серебряным, будто бы лунным светом, она осмотрела их с высоты практически божьей. Но была ли та фигура богом? Едва ли.
Они не были алчны. Они не были глупы или злобны. Они просто плыли и неведомая сила просто оказалась на их пути. Или они на её. И фигура, воплотив в себе эту силу, с какой-то издёвкой прокляла их – напуганных, замерших, ничтожных.
Самюэль предполагал кто или что это было. Но сейчас это не имело значения.
–Иду, – решил капитан и поднялся с койки.
Хенсли выдохнул. Он оставался верен своей жизни.
***
Разумеется, они не ждали его для того, чтобы поздороваться. Каждый пират знает, что если капитана ждёт его команда это уже тихий мятеж. Это пока недовольство. Оно ещё не оформлено в битву, в бойню, но это уже недалеко.
Впрочем, какая могла быть бойня среди тех, кто оказался в одной нелепой ситуации? Они все попали под одно проклятие. Они все возомнили себя владыками морей. И фигура, восставшая из воды на их пути, не стерпела и прокляла, прокляла их вечностью.
Она-то исчезла, а Самюэль остался один на один со своими людьми, с проклятыми людьми. И ему оставалось утешать их, а главное спасти от безумия заточения на этом корабле.
–Ну, братья? – Самюэль сразу взял деловой тон. Словно они плыли и даже торопились, а не имели в запасе прорву времени. Самюэль не знал, вечность их ждёт или ещё сотня лет, будет ли им когда-нибудь дано прощение? Но он оставлял свои размышления себе. Команда не должна была о них знать. Если капитан показывает свои сомнения и колебания, если капитан показывает как он слаб, команда не слушает больше такого капитана. В мире живых это кончается мятежом и презрением, в мире, который держал их это усиливало тоску, являло безумие и…всё то же презрение.
«Не любовь вечна, совсем не любовь», мимолётно подумал Самюэль, пока команда, удивлённая его скорым приходом, собиралась у капитанского мостика, не решаясь оказаться близко.
–Ну? – подбадривал Самюэль, – что такое? В чём дело?
–Капитан…– смельчак нашёлся. Это был Лестер, квартирмейстер. Самюэль знал, что Лестер очень хотел получить себе прозвище и всегда и всюду представлялся как Кровавый Глаз, но внешность его была совершенно не разбойничья, не пиратская – невысокий, худой, светловолосый, весь какой-то хилый и нескладный – он остался Лестером. Да, в боях он был яростен, но до боя ещё надо было дожить.
–Говори, – разрешил Самюэль.
–Капитан, что дальше? Мы прокляты. Мы не можем умереть. Мы не можем жить. Что нам делать, капитан? Мы привязаны к этому кораблю точно якоря. Куда нам деваться? Как поступить?
Все эти вопросы были очень хорошими, но, как большинство самых хороших вопросов, ответов они не имели. Во всяком случае, в эту минуту.
Как поступить? Они поступали по-разному. Когда пришло осознание, они впали в панику. Они стрелялись, они кололи друг друга шпагами, они прыгали за борт, пытались повеситься…
Но всё было напрасно. Раны затягивались на глазах, пули падали с весёлым грохотом на палубу, верёвки, счёта которым не было, отпускали неудавшихся жертв, а волны терпеливо возвращали неудачника. И можно было болтаться в воде хоть сутки, хоть трое – ни вода, ни акулы, ничего не брало. Бранящегося самоубийцу поднимали наверх.
Потом они молились. Плакали, пили, снова молились, дрались, обвиняли друг друга, опять стрелялись. На молитвы никто не отвечал, на плач никто не отзывался, ром пьянил, но ненадолго, а драки и дуэли не вели к итогу.
Пришлось успокоиться. Пришлось впасть в тоску, мрачно выполнять одни и те же обязанности.
Но команда ждала ответа. Самюэль уже не раз подумал о том, что он хотя бы заперт здесь, между мирами, с теми, кого хорошо знает. Большая часть команды была уже не первый десяток раз при жизни в плавании с ним. Это было уже лучше. Команда имела крепкий дух, но даже самый крепкий дух приходилось укреплять.
Нечасто, но всё же Самюэль должен был находить для них слова утешения, не зная толком, найдутся ли эти слова для него? но выхода не было. Не приходила смерть, не наступала жизнь. Они плыли. Они не умирали.
–Лестер, мы не прокляты. Мы свободны. Мы свободны ото всех ветров и штормов. Они не берут нас и наш корабль.
Такая позиция была у Самюэля с самого начала. он втолковывал: мы не прокляты, мы свободны, ничто не властно над нами, мы дети моря, а не рабы корабля и проклятия.
Отчасти это помогало! Он даже сам уверовал. Немного уверовал. Каждому надо во что-то верить.
–Да, братья, мы свободны. Те сухопутные крысы, что называют себя моряками, не знают моря так хорошо, как мы. Они зависят от погоды, они зависят от корабля, от воли моря, от воли морского дьявола и от воли всякого чудовища, что таится в морских глубинах. А мы? Разве мы зависим от этого? Разве мы обращаем внимание на погоду или на волнения моря?
–Не-ет, – слабо возразил боцман. Славный пират, добрый малый, вполне оправдал своё прозвище – Уэйд Джентльмен всегда был вежлив, а ещё давал выбор пленникам.
Самюэль был против убийства пленников, но приходилось, чего скрывать? Но выбора Самюэль не давал. Стрелял лихо, мучений не приносил, убивал умело. А Уэйд Джентльмен, когда приходилось, предлагал:
–Пуля, нож или море?
Выглядит одним и тем же убийством, но пираты знали – это не так, шансы есть. Шансы есть у выбора «море».
–Кто там пищит? – поинтересовался Самюэль с нарочитой небрежностью. – Говорите как мужчины или молчите как рыбы.
–Нет! – гаркнуло уже несколько человек. Они ободрялись. А как было не ободриться, когда иной веры, кроме слов их капитана и не было? Они должны были верить. Они заставляли себя верить.
–И в чём дело? – продолжал Самюэль, – я вас спрашиваю, братья, разве мы несчастны? Да мы золота награбили больше, чем все испанцы!
Одобрительный гул встретил его слова. Здесь главное было не уточнять, что тратить это золото им, честно говоря, было негде. Они делали тайники, прямо в море и на маленьких островках, спрятанных в морях и океанах. Там они ходить могли, потому что нельзя было деться далеко от корабля и иначе уйти с острова. Сколько скопилось у них этих тайников? Самюэль не считал.
–Мы не можем умереть, так заметил Лестер, – Самюэль переходил на самое сложное, – а разве мы хотим умереть? Нет, мы хотим жить. Мы хотим плавать в море, мы любим его, мы его дети, мы его сыны! Нам есть что вспомнить об этом море. Мы помним каждый шторм, обрушенный на нас. Море испытывает. Море терзает. Оно ждёт, что мы заплачем как портовые девки и попросимся, как сухопутные крысы, на берег. Морем владеет лишь сильный. А мы сильны?
–Да!
–Мы сила, капитан!
Эффект был в общем-то достигнут, но Самюэль знал – самый лучший эффект нужно закрепить. Чтобы хватило на дольше.
–Так я вас спрашиваю, братья! Проклинать ли нам то, что мы здесь, привязаны к морю? Просить ли нам морского чёрта о снисхождении или своим терпением и своей силой обломать его рога? Я вас спрашиваю, братья, достойные ли мы морские мужи или нам следует просить об отставке? Ждать, когда нас сменят какие-нибудь трюмные вши, которые и моря не знают?
Нет, конечно же нет. Комнада уже возражала лихо, оживлённо.
Самюэль улыбался. Оставалось ещё одно – цель. Это было настоящей проблемой. Куда плыть, когда они проплыли уже весь мир?
