-Давай сразу, на берегу договоримся: если после всего, что я тебе расскажу, назовёшь меня сволочью, свиньёй, как там ещё… - кукушкой, будешь прав. И поверь, сама себе я это бесконечно говорю. А ты не казни меня больше. Пощади. Просто послушай…
Я молодая совсем была. Да какая там – молодая! Просто маленькая ещё. Мне 15 было, когда он, отец твой будущий, стал ходить за мною, словно пришитый. И всё смотрел на меня. И вздыхал. Протяжно и шумно так, как корова в хлеву ночью…
А почему ты яблоки не ешь? Они вкусные, из собственного сада. Тебе твои… ну, эти, родители… яблоки-то покупают?
О чём я. Да, об отце твоём. А я его и не любила совсем. И не думала о нём вовсе, а он всё напоминал о себе, напоминал, потому что ведь о тени мы не думаем, но всё время видим её рядом. И привыкаем к ней. И вдруг, почему-то, она исчезает. Вот и он так вдруг исчез. Однажды. Я поначалу просто хмыкнула, а на второй день волноваться стала: куда делся? почему нет его рядом? Через неделю появился. Я даже чернеть стала, потому что о нём всё время думала. Вот был он – не думала. Исчез – думать стала. Я, как его увидела, сама, первая, к нему подошла, спрашиваю:
- Ты куда пропал? Почему так долго тебя не было?
Он опять молчит и сопит. Потом сказал, что ангина у него была, и температура – 40. А я и сама вижу: худой какой-то, взъерошенный, под глазами круги. Так мне его жалко стало! Просто хоть плачь. Я ему сама и сказала:
- Пошли к тебе. Дома есть кто?
- Нету,- говорит.- У меня мать только, но она часто у своего… этого… ну, знакомого ночует. И сегодня не придёт.
Вот, значит, там всё и случилось. В первый же раз… Ну, и потом мы к нему часто приходили…
А уже через месяц я почувствовала, что … ты во мне … живёшь. Плакала, боялась. Потом ему рассказала. Он и не удивился даже, просто сказал, что о нас с тобою будет заботиться, когда ты родишься.
Потом, через некоторое время, и мама моя заметила. А когда заметила, то уже сделать ничего нельзя: поздно избавляться…
Ой, ты прости меня. Это же я от тебя думала избавиться… Но говорю же тебе – сама я ещё ребёнком тогда была.
Мать как узнала, кто отец, назвала меня дурой и идиоткой, сказала, что если бы хоть кто путёвый, а не этот голодранец, совершила немыслимое, подключила всех своих знакомых, и его от его ПТУ отправили в Горький на автозавод на полугодовую стажировку.
Больше мы с ним не виделись. Никогда…
А у меня всё было нормально и в срок. И родила я тебя легко и быстро, день в день, как врачи и говорили. Мне когда тебя в первый раз показали, ты мне таким некрасивым показался: длинненький, плечи узкие, пальцы на руках длинные… А потом ты взял и почесал себе бок. И я сразу поняла, что ты мой. И самый красивый. И умненький.
Бабушка твоя, мать моя, значит, по два раза в день в больницу ко мне приходила, плакала, уговаривала, грозила. А у меня какие-то осложнения начались. Мне тебя даже кормить не приносили. От этого – ещё хуже: всё казалось мне, будто слышу, как ты в детской плачешь. Там все младенцы кричат, но твой голос я слышала и узнавала. И ночью, тайком, хотела к тебе подойти, но санитары не пустили…
А потом я какие-то бумаги на тебя подписала и ушла, с матерью. А ты – остался. Без меня и без отца. Я уходила от больницы и всё слышала, как ты кричишь. Другие так не кричали. А мать держала меня за плечи и всё приговаривала:
- Доченька, доченька… Пройдёт всё. Забудется. Другие дети у тебя ещё будут. И счастье будет.
Знаешь, я до сих пор вспоминаю это и чувствую, как утопила она меня в своих словах, совсем. На дно положила и спать заставила…
Так, во сне будто, я и из города нашего уехала с нею вместе. И замуж, «за кого надо», вышла и детей ему родила…
А? Да, у тебя два брата есть ещё, Саша и Володя. Вы, все трое, похожи…
Не нравятся яблоки? Почему? Это мальчишки для тебя рвали. Со мною просились, но я не посмела. Взять их к тебе не посмела… Сама не знаю, почему… Наверное, чтобы ты моё предательство не видел, живьём, в двух экземплярах. Они уже оба у меня были, когда я тебя искать начала. Долго искал, никто ведь ничего не говорит, нельзя – тайна усыновления. А потом… нашла, одним словом. И когда ты из школы вышел, я тебя сразу узнала, потому что на моих мальчишек похож, ой, то есть, на братьев своих…
Ты, сынок, прости меня… Если не сейчас, то потом, но – прости. Не понимай. А прости. Ты же добрый, потому что родители у тебя добрые. Я когда с ними говорила, поняла это. И тебя они любят… но как-то не так, я любила…
Что? Пора тебе уже? Волноваться будут?.. Хорошо, беги тогда. А я уже и не знаю, что тебе сказать…
Что? Как отца твоего звали? Игорь. Ты должен был быть Сергеем Игоревичем Колесовым… Ну, всё, иди уже… Постой… А можно я ещё приеду?.. Хорошо. Как скажешь… Прощай.
… И уже вслед ему, убегавшему, крикнула:
- А меня Людмилой зовут! Людмила Степановна Маричева я!..
