всего комплекса целиком.
Отсюда менее заметная реакция нашей психики на данную интуицию: хотя мы и испытываем в некоторой степени чувство удовольствия от явления интуитивной мысли, но нет того эйфорического состояния, которое характерно для явления инсайтной идеи. (Скорее всего, наше бессознательное знает, как отметить ценность «схваченного» им смысла истины: чем она точнее, чем больше «площадь» знания, охваченного нашей интуицией и чем ближе мы подступили к центру самой идеи, тем сильнее дает о себе знать чувство удовольствия от данного иррационального акта. И максимум удовольствия мы получаем при мгновенном, инсайтном постижении всей сути мысли, то есть, ее идеи).
Отсюда же вытекают те затруднения в выражении и оформлении той интуиции, что явилась в наше сознание. Так называемая интуитивная мысль, ввиду своей фрагментарности и отсутствия (видимых нами) связей с другими частями мысли, более расплывчата и неопределенна, а потому и не может быть выражена на достаточно четком языке (или для ее выражения мы должны затратить гораздо больше усилий, чем при выражении инсайтной идеи). Так, если бы мы попытались дать описание какого-либо сохранившегося фрагмента культового сооружения исчезнувшей цивилизации, то это, несомненно, вызвало бы в нас определенные затруднения, поскольку нам неизвестен ни вид всего сооружения, ни связи данного фрагмента с частями к нему примыкающими.
Другое дело, когда фрагменты, относящиеся к данной главной мысли постепенно накапливаются. Вот тогда мы уже можем путем инсайтного «схватывания» составить из знакомых нам фрагментов – может быть и не представленных в полном объеме (составе) – всю мозаичную картину мысли, домыслив на логическом уровне недостающие фрагменты и связи их с компонентами уже нам известными. О том, что это действительно происходит именно так, говорит хотя бы тот факт, что в том случае, когда мы приходим наконец-то к основной (инсайтной) идее, мы видим, что многие ранее нами уже обдуманные интуитивные мысли вдруг каким-то «счастливым» образом укладываются в эту идею как фрагменты, будто бы принадлежащие этой главной картине.
Развитая интуиция, скорее всего, является не только природным даром, но и результатом нашего жизненного опыта и уже наработанных навыков продуктивного мышления, в то время как инсайт – это завершающая стадия интенсивного и более кратковременного процесса решения какой-либо насущной для нас проблемы. Не потому ли наши интуиции довольно часто бывают связаны не только с теми вопросами, которыми мы заняты на данное время, но и теми, которые занимали нас прежде, но о которых мы, казалось бы, уже перестали думать.
Причем следует заметить, что интуиция часто бывает сопряжена с ассоциативными механизмами перескакивания с одной темы размышления на другую. Например, при чтении какой-либо книги или при наблюдении некого явления мы вдруг безо всякой на то причины возвращаемся к мысли, связанной с той темой, которая ранее нас занимала. Создается такое впечатление, что чтение (наблюдение) каким-то непонятным образом натолкнуло нас на отдаленный – или еще не созревший в нашей душе – образ, который уже присутствовал на бессознательном уровне. В связи с этим можно предположить, что, чем большим опытом, наработанным в различных сферах знания, мы обладаем, тем больше возможности нашей ассоциативной памяти и тем чаще и плодотворнее наши интуиции. Ассоциации в данном случае служат своеобразными прообразами наших интуитивных представлений.
А сейчас, принимая во внимание образ мысли в виде площади окружности с центром-идеей посредине, попытаемся понять место и роль логики в процессе продуктивного мышления. Представим себе, положим, одну из многих предпринятых нами попыток последовательного логического решения какой-либо творческой задачи. Во-первых, следует иметь ввиду, что мысль (или комплекс мыслей), которая способна разрешить данную задачу, нами пока не «видима», то есть, не видима нашим сознанием, а потому – и это, во-вторых, – в процессе логического мышления мы «подходим» к ней всегда как бы со стороны, то есть, со стороны некоторого удаления. О чем это говорит? Да о том, что в процессе попытки решить задачу логическим путем мы, по сути дела, даже не знаем, в правильном ли направлении мы движемся.
Получается так, что мы продвигаемся либо в направлении ее центра-идеи, либо в направлении какого-либо фрагмента площади окружности-мысли, либо «промахиваемся» мимо мысли, то есть, мимо того содержания, из которого она состоит, либо вовсе идем не в том направлении. Отбрасывая два последних варианта, как заведомо нам непригодные, посмотрим, чему могут содействовать наши попытки сходу решить задачу логическим путем. Во-первых, те познания, которые нами привлечены, могут быть использованы нашим бессознательным для «составления» интуитивной мысли или инсайтной идеи. Во-вторых, чем больше накопили мы подобных интуитивных мыслей, тем больше вероятность явления инсайтной идеи, окончательно разрешающей поставленную нами задачу.
Кстати сказать, учитывая тот очевидный факт, что наше бессознательное способно самостоятельно не только формировать интуитивные мысли, но и «отмечать» их явление чувством интеллектуального удовольствия, из всего нами вышеизложенного можно извлечь один из методологических (эвристических) приемов продуктивного мышления: пытаясь решить какую-либо задачу, необходимо сначала накопить, обдумать и оформить как можно больше интуитивных мыслей, а затем посредством манипулирования – как в детской игре в кубики – этими мыслями постараться «схватить» саму инсайтную идею, заложенную в этом, казалось бы, хаотическом комплексе. (Другим методологическим приемом является общеизвестный способ эффективного решения задачи посредством подхода к ней с разных направлений, в том числе и междисциплинарных).
И было бы неправильным думать, что только возникновение языка (речи) и способности логически мыслить само по себе содействовало ускоренному развитию человеческого сообщества, начавшемуся на рубеже 75 – 40 тыс. лет назад. Скорее всего, наоборот, появлению человека разумного с его способностью использовать речь и продуктивно мыслить (изобретать) предшествовало и содействовало возникновение неизвестно откуда взявшейся способности спонтанно рождать идеи на иррациональном (бессознательном, душевном) уровне. (А другого уровня и не было, так как человеческое существо не было еще способно достаточно эффективно рассуждать на сознательном уровне).
И в то же время в противовес этому можно сказать: если иррациональное мышление поначалу было всецело бессознательным, то только с явлением способности к логическому мышлению и речи стал возможен «выход» иррациональных актов (инсайт, интуиция) на уровень сознания. Поэтому, логика ли с языком спровоцировали возникновение инсайтов и интуиций – и проникновение их в сознание – или последние побудили к развитию логику и язык, этот вопрос подобен вопросу о курице и яйце, – что было вначале – который вряд ли можно разгадать. Сказать можно одно: эффективность функционирования и совершенствование способности иррационально мыслить были возможны только при содействии двух вышеуказанных условий: при развитии логического мышления и при возникновении языка (речи), посредством которого можно было зафиксировать, оформить и передать другим суть той мысли, что родилась в виде продуктивной идеи в голове ее творца.
Поэтому с достаточной долей уверенности можно сказать, что интуиция (инсайт), логика и язык появились «одновременно», поскольку возникновение и существование даже двух элементов данной триады без третьего (а тем более одного без двух остальных) было бы бессмысленным для успешного культурного развития сообщества первых людей, так как функционирование их (в усеченном виде) не смогло бы привести, в конечном счете, к практике внедрения в жизнь новых идей. Так логика с языком – но без интуиции – были бы бесполезны, так как для них нет самого предмета размышления (новая идея), создать который может только интуиция (инсайт). Интуиция и язык – но без логики – не смогли бы «развернуть» идею в мысль (как можно развернуть свиток в лист бумаги с текстом на нем). (Об «одновременности» см. также Раздел 5.6. ««Одновременность» возникновения интуиции, логики и языка» Части 11).
Да и интуиция с логикой, – но без языка – хотя и способны изобрести новую идею и «развернуть» ее в мысль, но эту мысль невозможно было ни зафиксировать, ни передать другим членам сообщества. Творец идеи-мысли должен был бы хранить ее в своей памяти вплоть до того момента, когда он сам же смог внедрить ее в практику и получить тем самым пользу от внедрения. Такой вариант, возможно, осуществим, но только для идей достаточно легких для запоминания, для идей сиюминутного внедрения, в то время как идеи-мысли более сложные по своей структуре требовали – во избежание забвения – фиксации в какой-либо всеми понимаемой знаковой системе.
Кроме того, следует иметь в виду следующие два фактора, ставящие под сомнение возможность внедрения идей подобного типа. Во-первых, это указанная нами выше («Идея и мысль») легкость забывания идей, проникших в сознание, но им еще не зафиксированных в каких-либо знаках. А во-вторых, при отсутствии языка выражения идеи едва ли была бы возможна так называемая «внутренняя речь» (Л. Выготский), посредством которой происходит развертывание идеи в мысль. Для понимания сути вопроса приведем некоторые высказывания Л. Выготского о том, что собой представляет внутренняя речь.
[quote]«Во внутренней речи нам никогда нет надобности называть то, о чем идет речь, т. е. подлежащее. Мы всегда ограничиваемся только тем, что говорится об этом подлежащем, т. е. сказуемым. Но это и приводит к господству чистой предикативности во внутренней речи. (343). Внутренняя речь есть в точном смысле речь почти без слов. (345). На первый план выступает значение слова. Внутренняя речь оперирует преимущественно семантикой, но не фонетикой речи. (346). Во внутренней речи слово гораздо более нагружено смыслом, чем во внешней. (350). Опыты показывают, что словесные значения во внутренней речи являются всегда идиомами, непереводимыми на язык внешней речи. Это всегда индивидуальные значения, понятные только в плане внутренней речи...(351). Если внешняя речь есть превращение мысли в слова, материализация и объективация мысли, то здесь мы наблюдаем обратный по направлению процесс, процесс, как бы идущий извне внутрь, процесс испарения речи в мысль. Но речь вовсе не исчезает и в своей внутренней форме. Сознание не испаряется вовсе и не растворяется в чистом духе. Внутренняя речь есть все же речь, т. е. мысль, связанная со словом. Но если мысль воплощается в слове во внешней речи, то слово умирает во внутренней речи рождая мысль. Внутренняя речь есть в значительной мере мышление чистыми значениями, но, как говорит поэт, мы «в небе скоро устаем». Внутренняя речь оказывается динамическим, неустойчивым, текучим моментом, мелькающим между более оформленными и стойкими крайними полюсами изучаемого нами речевого мышления; между
