Как я плавказарму красил

Как я плавказарму красил
Корабли положено красить, особенно военные, причем единообразно, чтоб глаз начальствующий радовали, а вражий отпугивали. Различными научными военно-морскими институтами было установлено, что цвет кораблям должен быть в масть морскому, а поскольку море издали кажется серым, то и корабли должны быть серыми…
Такая вот логическая парадигма. Короче, краска должна быть «шаровая» - и точка! «Шаровая» - это не от какого-то там шарика, а от древнерусского «серый, тёмно-серый», как море на горизонте (потому и собак зовут Шарик). Кто не верит – выйдите на палубу броненосца и гляньте в подзорную трубу на горизонт – вода там именно шарового цвета. С пенкой.
Процесс окрашивания ровных гладких поверхностей, разумеется, особых проблем не представляет, но это, если ты не болтаешься при этом в люльке за бортом, а в этот борт еще бьёт волна. По нормативам на Северном флоте плавсредства ВМФ положено окрашивать (возобновлять окраску, подкрашивать и т.п.) раз в год, а вот черноморцам дико не повезло – там дважды в год.
Плавказарма наша имела приличные габариты: длина 111 м, ширина 13,8м, высота от киля до клотика (не знаю, ибо, что было ниже ватерлинии нас не интересовало), а вот от ватерлинии до планширя фальшборта первой палубы около 3 м, а до второй (ближе к носу борт достигал второй палубы) так все 5. Ещё выше все надстройки на четырёх палубах – это еще в высоту метров под 8. Якоря висели в клюзах (мы вечно стояли у стенки, как «Аврора») и обмазать их и якорь-цепи на баке «кузбасс-лаком» труда не представляло.
Напомню, я был рядовой матрос, правда с некоторым предыдущим опытом службы, поэтому по воле высших сил заведовал боцманской командой из 8-9 пацанов 18-19 лет (я старик и «годок» - мне уже 20 было). Пацаны эти в основном или городские, или - пара-тройка - из далеких азиатских кишлаков. Поэтому красить не умел никто. В том числе и я. Последний мой опыт работы с красками состоялся ещё во времена детского садика, когда я вместе со всеми раскрашивал акварелью Деда Мороза с надписью: «Дорогой мамочке на 8-е Марта».
Бочками и бидонами-флягами с краской были заставлены бак, ют и даже часть шканцев. По случаю аврала из своей каюты выполз (изменив своей незабвенной канистре со спиртом) сам главный боцман Рагулис и дал вводную: сперва оттираем-зачищаем старую краску, затем наносим слой грунтовки, а когда та подсохнет (ага, подсохнет она, если в мае стоял холод собачий и дикая влажность) – мажем в основной цвет – в шаровый. Всё просто! Сказал мне в какой шхере искать кисти-скребки-валики и прочий инструмент, рваное рабочее старьё, а главное – беседку-люльку, в которой исполнителям предстояло болтаться между бортом и бездной, лихо работая на весу кистями, примерно, как Микеланджело в Сикстинской капелле (он тоже творил свои шедевры, подвешенный к потолку). После инструктажа Рагулис вернулся к своей канистре.
Суха теория, мой друг!.. Действительность превзошла все ожидания. Борта не хотели зачищаться от остатков прошлогодних и более ранних слоёв, грунт (свинцовый сурик) никак не желал приставать к железу, а когда прилипал, то уже на него никак не хотел ложиться основной шаровый слой. Когда после долгих мучений удавалось залепить всем этим часть борта, то на утро оказывалось, что вместо красивой глянцевой поверхности военно-морского цвета с бортов свисали разноцветные лоскуты и лохмотья отвалившейся краски. По этому поводу Рагулис завёл было свою любимую латышскую поговорку: «Тригосподабогадушу Пресвятая дева Мария и 12 непорочных братьев апостолов»… (далее следовало их перечисление поименно), затем шло упоминание многих предметов бегучего и стоячего такелажа и как постскриптум – направления ветров от бакштага до бейдевинда. Более действенных подсказок кроме данного идиоматического, но очень эмоционального выражения, мы не услышали. Подбодрённые морским фольклором, матросы продолжили своё безнадёжное занятие.
Беседка-люлька через блоки была принайтовлена шкотами к планширю первой палубы, или к леерам второй. Чумазый с головы до пят матросик, мало того, что был в спасжилете, вдобавок был обвязан страховочным шкентелем (обязательно с мусингами). И вот, стоя враскоряку на качающемся настиле, он должен был макать кисть-валик в обрез с краской, и виртуозно возюкать им по металлу.
Краска, зараза, оказалась жидкая, как кефир 0,5%. Грунт-сурик тоже жидковат – как кефир 1,5%. Загустителей не предусмотрено, наоборот, в 200-литровых бочках завезли растворитель – да не тот – со сложным название этилен- и что-то там еще, это, чтобы и без того жидкую субстанцию еще разжижать. Мучения длились несколько дней и белых ночей, пока…
Пока не раздался крик вахтенного у трапа (сходней): «Водовоз швартуется!».
Пробросав всё, маляры стали выкарабкиваться на палубу. Ведь водовоз – это, как сказал Хэмингуэй – праздник, который всегда с тобой. Для справки: тогда воду не фильтровали, что привезли, то и закачивали в свои цистерны, а уже оттуда черпали кружками. От этой воды за год у меня рассыпался один коренной зуб и два попали на пломбы, хотя до этого я предыдущие 20 лет мог зубами колючую проволоку перегрызать. Но вернёмся к водовозу.
Это был небольшой танкер с гражданской командой, но фишка в том, что порт приписки его был Мурманск, а это – по понятиям нашей полярной глухомани - сказочное место не хуже Парижа. Они везли нам водку, портвейн, «белогвардейские сигареты», могли на заказ притаранить джинсы, диски и прочую «фирму» (это для дембелей, остальным вся эта роскошь была пока без надобности), и тогда начинался великий «ченч» (натуральный обмен), сродни обмену бус на золото при встрече белых европейцев с дикарями.
Матросы с кличем: «Всё пропьём, но флот не опозорим» тащили к оборотистым водовозным бизнесменам тельняшки, кожаные матросские ремни, бушлаты, черные клеша, свои поделки (имеются в виду предметы народного творчества типа залакированных крабов на крашенном оргстекле) – кто что скопил или стащил у баталера… Можно было и деньгами, но их было мало, денежного довольствия (так получка называется в армии) на срочной службе тогда хватало только на папиросы «Беломорканал», я, например, получал всего рублей 6-7 в месяц, а самый крутой старшина на подлодке, дай бог, рублей 20-25 и всё… Не то, что сейчас. Ну, и что кому из дома пришлют.
Обмен производился по загадочному курсу, потому как деньги и вещи имели иное мерило и ценность, чем на «гражданке», но стороны всегда приходили к согласию.
Насчет водки… Да, была в ходу, вернее, имела хождение наравне с денежными знаками, как и «шило» (спирт), но повального пьянства я не замечал и сильно пьяных не видел (кроме своего главного боцмана, но он с рождения был в одной поре) – так посидеть с бутылочкой на троих под хорошую закусочку (а она на Севера была) – отчего бы и нет?! Многие из нас по три года не были в отпусках, очень скупилось начальство и всё Министерство обороны на этот счет. Три года, как в песне «мать без сына…» - ну, куда это годится?! Да что там отпуска – в увольнение сходить некуда – да их и не было. Соседний военный городок? – да кто нас там ждал? Да, там был ДОФ (Дом офицеров флота), типа дома культуры с танцами по выходным, но опять же не для нас – это кто там в городке служил, а нам с кораблей доступ туда был заказан. Изредка командируют тебя в этот городок по какой-нибудь служебной надобности – вот и лазаешь там по магазинам (а их всего-то с пяток) и глазеешь на редких девчонок – офицерских дочерей. Край света (и тьмы). Тут не то что сопьёшься – с ума сойдешь от тоски или в сопки убежишь. Как у нас убежал с корабля один тронутый умом матрос родом из горных районов Дагестана.
Ну, ладно, водовоз пережили, вернёмся к покраске.
Особенно прикольно было заниматься окрашиванием того борта, которым мы были пришвартованы к стационарному пирсу-стенке (подлодки стояли у плавпирсов, и их игра прилива-отлива не затрагивала). Верхнюю и нижнюю точки ежедневного «дыхания океана» разделяло метра три-четыре, в пирс были вделаны вертикальные брусья-пиллерсы из дерева (чтоб пришвартованные корабли не терлись металлом по металлу или бетону). С борта корабля свисали пара-тройка кранцев – огромных прорезиненных цилиндров (на катерах и буксирах их заменяют старые автопокрышки) диаметром в метр и длиной метра три – как демпфирующая защита от горизонтальных ударов бортов о пристань. То есть, постоянно борт корабля то медленно опускался несколько часов относительно стенки, то также медленно поднимался. А ты в это время висишь - Микеланджело хренов - в беседке в узком темном пространстве между кораблем и пирсом. Кранцы трутся о дерево, издавая соответствующие не очень приятные звуки.
Немного отвлечёмся. Как эти кранцы не обвязывай «уткой» за береговые кнехты, какие толстенные бы ни были швартовые концы – при частых штормовых ветрах с соответствующим раскачиванием корпуса плавказармы – эти канаты неизбежно обрывались и кранцы отправлялись в свободное плаванье по акватории залива (губы Нерпичья). Оставшийся беззащитным металлический борт на адском ветру и постоянном вертикальном перемещении от приливов начинал тереться о береговую стенку, издавая нереальный душераздирающий скрежет, который особо впечатляющ был ночью – спать невозможно!
Наутро после подобного происшествия боцманская команда плавказармы отправлялась под моим руководством на поиски кранца-беглеца. Пробираясь к цели через нагромождения обломков черных скал, матросики успевали подбирать застрявшие во время отлива в камнях морские звезды, крабики, ракушки – все это, впоследствии мумифицированное и залакированное, шло на поделки – народное матросское творчество и едва ли не единственная отдушина-забава. Чтобы достать конец (трос) от кранца порой приходилось лезть в ледяную воду и затем, дружно взявшись за него, волочить кранец подобно бурлакам на Волге на его законное место.
Да, о покраске… Недели за две мы все же умудрились обмазать краской (именно обмазать, а не покрасить) борта и, само собой, надстройки. Ежегодная эпопея была завершена. И там и тут просвечивались сквозь жиденький слой (а мы мазали не по одному разу) шаровой краски рыжие проплешины грунта – свинцового сурика (был еще железный сурик, но им красили только ватервейсы и часть палуб – это совсем просто для настоящего художника). Кое-где отслаивался и грунт, обнажая грязно-черно-ржавый металл бортов. Но эти дефекты были сконцентрированы, в основном, в районе ватерлинии – типа, сверху и издали не видать и дивизионное начальство на нас (ну, в смысле, на командира плавказармы) по этому поводу сильно не наезжало. Главное, чтоб подлодки были в норме, а эти вспомогательные!.. – «Тригосподабогадушу… – и т.д.» – см. выше.
Со временем, уже на гражданке, нахватавшись опыта и знаний во всех сферах человеческой жизни, я понял, что надо было обязательно обезжиривать место под покраску чем-то типа ацетона и его родственниками по нитратной линии. Но его не было, да мы бы и сдохли в узкостях меж бортом и стенкой от таких ароматов. И бензина тоже не было – только солярка от дизелей, но она сама жирнищая хуже детского мыла.
Но и не в ацетоне главное. Вот кошка учит своих котят мышей