… пил Андрюшка, что называется,- по-чёрному. Много лет уже пил. А на что, спросите? Так многие нынешние московские пьют: остались им с матерью в наследство две квартиры от отца и бабушки. Их сдавали, а жили в третьей, которую матери ещё на ЗИЛе выдали. На то и жили. Потому и Андрюшку трезвым уже давно никто не видел.
Мать в последнее время сдала сильно: ноги совсем отказывают. Кое-как спустится с четвёртого этажа с палочкой. Лифта-то нет, в хрущёвке живут ведь, в самой дешёвой из трёх, которыми владеют. А как же? Дураки они, что ли, чтобы свою выгоду упускать?..
Так вот, спустится мать кое-как по лестнице, вытащит на крылечко подъездное стул со сломанной спинкой (он в подъезде так и стоит, никто его не трогает, знают, что Тамара Николаевна на нём «гуляет») и сидит часа по два днём, пока Андрюшка не выпьет положенную ему бутылку водки и спать не ляжет. А мимо обязательно кто-нибудь из соседей пройдёт, поздоровается. А Тамара Николаевна да и попросит его сходить в магазин, купить чего-нибудь из еды. Потому и деньги всегда в кулаке держит, разменянные, чтобы без сдачи. Андрюшку в магазин посылать бесполезно: путного ничего не возьмёт, так, ерунды всякой, чтобы закусить было чем, и водку обязательно прикупит, чтоб было…
Непутёвый он у неё получился, но Тамаре Николаевне жаль его, по-матерински и по-женски жаль. Он ведь рос умненьким и послушным. И красивенький был. Она его как только в первый раз увидала в руках у медсестры, так сразу поняла, что всю жизнь любить будет. Сморщенный был, узкоплечий, но как-то так осмысленно поднял ручонку с длинными пальцами и почесал себе бок. И кричать продолжил, как и положено человеку, только что появившемуся на свет. Она тогда вмиг всё разглядела: ножки, ручки и что пальчики все на месте.
А когда муж, Серёжа, их домой привёз, совсем хорошо стало. Андрюшка и не кричал почти, всё спал больше. А когда время кормить его приходило, то кряхтел и глазами большими синими всё по сторонам водил, мать искал. И ел хорошо, уверенно и как-то… обстоятельно. А как наестся, от груди отвалится и уснёт тут же. Сергей очень любил смотреть, как она сына кормила – «прямо как на картине какой-нибудь старой: Дева Мария с младенцем». Хорошим он мужем был, Сергей её. Сейчас она это понимала. А по молодости всё хотела, чтобы он ей слова ласковые говорил. А он всё молчал больше. Если уж приставала, чтобы сказал что-нибудь доброе, он глянет на неё Андрюшкиными незабудковыми глазами и пробубнит: «Ты, Том, у меня как картинка. Писаная». И уходит в подвал. Там у него стаечка выгорожена была. И все-все инструменты аккуратно так разложены и развешены. Он ведь их первую мебель всю руками своими сделал. Соседи приходили смотреть, охали да ахали, когда лакированные спинки щупали и по обивке шерстяной зелёной руками водили.
Так что было Андрюшке в кого и додельным и красивеньким быть-то. Помогать отцу он, правда, не стремился, всё больше рисовать любил. Но того это будто и не печалило особенно: «Ничего, «застольные люди» в почёте живут». Может потом бы и перенял отцовский талант руками жизнь сотворять, если бы отец подольше пожил.
Рыбалка. Не зря Тамара Николаевна ту рыбалку никогда не любила и скандалила с мужем, когда они вдвоём с братом под выходные на неё собирались. Вот на одной такой осенней рыбалке и утонул Серёжа в меленьком озерце, когда камышом ему лодку надувную пропороло. Брат Алексей его на четвёртые сутки багром вытащил.
Андрюшке про смерть отцову ничего не сказали, сказали, что папа в командировку уехал. А ночевал сын те несколько дней, что устраивали всё с похоронами, у заведующей детским садиком, в который сын тогда ходил. Хорошая она женщина была, сердобольная.
Потом уж как-то, постепенно Андрюшка узнал о смерти отца. Но привык уже, что они всегда только с мамой вдвоём живут. Он ведь и не чувствовал, что плохо им, потому как игрушки, одежда – это всегда самое лучшее во дворе и в школе.
А в школе тоже всё хорошо было. Чуть не с первого класса Андрюшка всё в олимпиадах участвовал. Без грамот никогда не возвращался. А на родительских собраниях Тамара Николаевна всегда в президиуме сидела, и всегда её в пример ставили.
Замуж больше она так и не вышла. Как-то всё некогда было. Да и незачем. С деньгами всё в порядке. Работа у неё хорошая, спокойная. На сына времени много тратила. А как же иначе? Он – её гордость, а потому и старалась ради него: изостудия, английский, музыкальная школа. Потом ей в школе сказали, что ещё и спорт нужен. Сама пошла и записала Андрюшку в секцию. Ей-то всё равно было в какую. Но там, в спортивной школе, сказали, что самый хороший тренер - велосипедист. Вот на велоспорт и отдала, пусть педали крутит. И стал Андрюшка ещё и педали крутить. И здесь какие-то кубки домой приносил. Но спорт Тамару Николаевну не интересовал особенно: просто для сына надо. А то что медали и кубки, так к этому она уже привыкла и относилась как к должному.
Так вот и шли дни и месяцы. Соединялись в годы. Дальних планов Тамара Николаевна не строила, памятуя слова своей матери-покойницы: «Не спеши, дочк, Бог сам управит…».
И вырос сын как-то спокойно и тихо. Школу закончил. На выпускной пошёл. А с выпускного домой вернулся только через четыре года…
… Потому что после вечера уже, перед тем как идти рассвет встречать, выпили они с ребятами из класса заранее припасённой водки. И встретили таких же как сами выпускников, тоже подогретых водкой. Одним словом, проломил её Андрюшка одному из вражьего стана голову камнем. Или не он, а чужую вину на себя взял. Кто же теперь разберёт…
Адвокаты, деньги, суд, слёзы. И четыре года в итоге.
Тамара Николаевна ни одного свидания не пропустила. И на каждом видела, что другим становится её сын, словно бы перестаёт она его узнавать. И на свиданиях тех обоим им как-то неловко было, оба хотели, чтобы поскорее всё закончилось.
И закончилось.
Вернулся Андрей. Но жизнь, спокойная и налаженная, тоже закончилась.
Ни учиться дальше, ни работать Андрей словно бы и не собирался. А когда мать говорила ему об этом, то либо молчал (в этом он на отца похож был сильно), либо говорил: «А зачем? Квартиры сдаём же… Хватает…». И уходил в ту же отцовскую стайку в подвале. Туда к нему товарищи похаживать стали. И часто приходил оттуда с водочным запахом.
Ругалась. Грозила. Пугала. Пока однажды он не сказал: «Ещё слово скажешь, уйду!» И не сказала. Испугалась. Как же ей одной-то быть? И куда он уйдёт?
С тех пор так и жили. Как соседи. В одной квартире. Смирилась Тамара Николаевна и каждый месяц Андрюшке из квартирных денег определённую сумму выделяла. Если не хватало, то он брал у неё «в долг» и, разумеется, не отдавал.
И опять текло время, скручивая годы в тугую косу жизни. Но для матери с сыном время то словно бы остановилось: н и ч е г о в жизни их не происходило.
Выпивал Андрюшка всё так же свою бутылку водки, когда мать шла гулять, и ложился спать до её прихода, чтобы она его разбудила и чтобы они садились обедать. А потом смотреть телевизор. Каждый в своей комнате.
А однажды не пришла она с прогулки. И не разбудила. Так и умерла на своём стуле со сломанной спинкой.
А Андрюшка всё пил и пил, что называется, «по-чёрному». Всё пил и пил. Где он сейчас? Что-то давно уже не видно…
