- Папа, я знаю откуда прилетела эта птица. Она раньше жила в бабушкиной вышивке.
Откуда прилетела эта птица?
Из леса, что когда-то рвался к звёздам,
И на своих макушках нежил солнце,
Снимая с неба снеги и дожди...
Из памяти, что песнею продлится,
Случится это рано или поздно,
И взмах за взмахом сердце встрепенётся,
Я вспомню всё, ты только подожди...
Опять лечу на огонёк лучины,
Где падают в ушат с водою угли,
По стенам в хороводе пляшут тени,
Вздыхает тяжко ветерок в трубе,
Где мама топит печку хворостиной,
Где сказку я рассказываю кукле,
Где говорят прядильщицы степенно
И тянут нитью вечер по избе.
- Баю-баюшки баю, - девочка лет пяти качала куклу и вслушивалась в негромкую речь соседок, пришедших на посиделки. Жужжали сонно веретенца, шипели в ушате остывающие угли, моросил за окном мелкий осенний дождь. Разговор прядильщиц, ранее журчавший точно реченька, сегодня то и дело спотыкался о непонятные слова. "Адмиралтейство", "приписанные к адмиралтейству", "Казанское адмиралтейство " - они, как валуны, тяжелые и неуклюжие, громоздились и множились, повторяясь и повторяясь. Девочке становилось тревожно. Кукла безлико таращилась на хозяйку, внимательно слушая её песенку:
- Баю-баюшки баю,
Я не сказку расскажу,
Расскажу тебе я быль,
Как поёт в степи ковыль,
О дороге столбовой,
Уносящей за собой
Сотни тысяч лошадей,
Сотни, тысячи людей,
Повелел им царь морей
Сделать много кораблей.
Напевая, девочка представляла себе леса из огромных седых сосен, которые качают макушками-мачтами, мечтая стать кораблями и поплыть в далёкие неизведанные страны. Она видела себя на палубе одного из них. Папа ей рассказывал, что моря такие большие, что стоишь на одном берегу, а другого нет. А ещё он говорил, что вода в море соленая.
- Как ты думаешь, откуда взялось столько соли, чтобы посолить море?
Кукла не ответила, но задумалась. А девочка продолжала:
- Каша сегодня была несолёная, невкусная, мама говорит, что денег на соль не хватает.
Девочка скучала по отцу, который часто рассказывал ей диковинные истории.. Иногда было непонятно , правду он говорит или придумывает на ходу, но всегда его рассказы захватывали воображение. Сейчас он был в длительном отъезде и девочка тосковала. Каждое утро она выбегала на дорогу и стояла, вглядываясь в её очертания до самого горизонта, пытаясь увидеть знакомый силуэт.
Сергея , отца девочки, в деревне называли Серёжка, наверное, из-за его весёлого мальчишеского нрава и каких-то несерьёзных фантазий. Маленьким он долго жил в услужении у русского барина, который бывал вспыльчив, но не зол, и, иногда, из прихоти, обучал сметливого парнишку грамоте. Серёжка хорошо говорил и умел читать по-русски , поэтому община и уполномочила его на получение места для нового поселения.
Глава 1 Пустая степь
Серёжка делил шалаш с пожилым татарином. Уже неделя, как они прибыли на место, а землемера всё не было. Всё уже было переговорено, пересказано между ними. По заросшему высокими травами лугу нетерпеливыми лаптями и степенными ичигами была протоптана стёжка до леса, в котором стволы ильма перемежались с вересковым кустарником. Потом она катилась с небольшой горки и останавливалась у звонкой речушки. Вода в речке была кристально-ледяной. Дно её выстилалось ярко-желтыми камешками. Когда среди осенних туч пробивался редкий луч солнца, речка становилась золотой. Она питалась бесчисленными родничками, выбивавшимися из-под горы. По стволу старого дерева, поваленного ветром осторожно пробирались ичиги, весело перепрыгивали через ветви, торчащие в разные стороны, лапти. И стёжка бежала дальше, поднимаясь на небольшой пригорок. А там... У Серёжки перехватывало дух всякий раз, когда он поднимался сюда. Простор до горизонта, куда ни глянь. Поля, луга, нетронутые косой, плачущие росой. Какая красота! Как крестьянскому сердцу не радоваться, глядя на такое.
Татарин тоже заглядывался на эти земли. Вот и в этот раз он притащился сюда за соседом по шалашу и застал Серёжку, сидевшего на небольшом валуне и играющего на глиняной свистульке. Казалось,это не ветерок клонит ковыль в степи, а Серёжкина мелодия гладит его по пушистым колоскам.
- Эх, хороша земля, - крякнул Утемиш.
- Да нет, не очень, - тут же отозвался Серёжка , убирая свистульку в карман.
- Овраг, речка. Сыро тут будет жить, да из-за склонов полезной земли под пашню меньше, опять же от столбовой дороги дальше, - стараясь быть убедительным, сказал хитрец. - Я у землемера буду просить землю у шалаша нашего. Там ровная местность, дорога рядом, - повторял он, вглядываясь в щелочки глаз Утемиша.
Тот стоял с непроницаемым лицом.
- Не, тут земля нехороша, - повторил опять Сергей.
- А если так, то что же ты ходишь сюда каждое утро? - в упор взглянул на него Утемиш.
- Дык непривычный я лежать на боку. Сколько уж деньков мы тут, а землемера нет. Вот и хожу. Ещё игрой своей не хочу тебя раздражать. Ты же говорил, что музыку не жалуешь.
- Да твоё скуление музыкой не назовешь - усмехнулся Утемиш. - А чего босой сидишь?
- Речку переходил, да и оступился. Жду теперь, пока портянки высохнут, - Сережка потянулся к растянутым на траве кускам полотна и обрадованно улыбнулся. - Высохли уже.
Утемиш внимательно наблюдал за тем, как Серёжка обёртывает ногу куском плотной ткани, потом надевает на ступню лапоть, потом достаёт веревку, цепляет ее за лапоть, и наматывает её концы крест-накрест, захлёстывая друг за друга. Потом берет другой кусок ткани и начинает пеленать вторую ногу. Утемиш гордо взглянул на свои кожаные мягкие сапожки и вдруг, усмехнувшись себе в усы, зашагал к шалашу.
Потянулись дни ожидания. В полях, лесах на сотни вёрст вокруг ждали землемера мужики в таких же шалашах. Указом Петра было велено всех служилых, не принявших православие, приписать к Морскому адмиралтейству , основанному в Казани для строительства флота на Каме. Царь, создав регулярную армию, уже не нуждался в служилых иноверцах. Он решил заселить ими степь Пустую. Построенная по его замыслу Новая Закамская оборонительная линия, простирающаяся через Пустую степь почти на триста вёрст, была брошена за ненадобностью. Вся ландмилиция, полки и роты, охранявшие крепости и фортпосты от набегов кочующих родов башкир, словом вся военная сила была переселена на действующую Оренбургскую оборонительную линию.
Степь опять осиротела. Иногда она вздрагивала от топота множества копыт, поднимавших клубы пыли, от грубой гортанной речи кочевников, которые жгли ее высокие травы, ставили круглые шатры, охотились на её птиц и животных. Они не любили ее, она не любила их. Чужие друг другу, они не находили отрады. Кочевники пытались уйти от подушной подати, душившую,кстати, не только их. А степь ждала любящие руки земледельца. Сережка почувствовал её тоску. Как ему захотелось засеять пшеницу в ее плодородную землю. Но некрещенные татары, чуваши, мордва, черемисы и другие малые народности по указу царя должны были заселить степь Пустую и ... оставить её.
Серёжка и Утемиш сидели в шалаше, каждый думая о своём, вдруг издали зычно донеслось: " Землемеееер, землемеееееер приехал!"
Утемиш проворно вскочив, натянул ичиги и выскочил из шалаша. Серёжка долго обувался в лапти. Когда он наконец-то вышел из шалаша, земля у дороги была застолблена за Утемишем и его поселением. Серёжке досталась земля с весёлой речкой под пригорком и просторными лугами.
Гнездо себе свивала птица-время,
Сплетая ожидание с терпеньем,
Скрепляя своенравное с блаженным,
Теряя важность глупости любой.
Гордыне пышной облегчала бремя,
Выщипывая с той и пух, и перья,
И выстилала ими дно степенно,
Где выводила деток на убой.
Уже восьмой месяц вылетел из гнезда птицы-времени с тех пор, как Серёжка вернулся из Пустой степи в родное село.
- Пока кружил над людскими головами лунь-декабрь, трескун-январь, вьюн-февраль, врун-март, плакун-апрель - нельзя было трогаться в путь. Вот и дождались мы, пока птица выпустит из гнезда май-баюн. Обогрел он всё живое. Потянулись к солнцу травинки, потянулись по столбовой дороге подводы. А на подводах разобранные по брёвнышку срубы старые, да на них скарб нехитрый крестьянский. Пора и нам, доченька, собираться в путь дальний. Да нельзя терять ни минуты лишней. Покидая гнездо матери-Времени, никогда уже птенцы её не могут вернуться назад. Все до остатка они становятся нашей дорогой.
Девочка завороженно слушала отца и смотрела, как течет живая река из обозов до самого горизонта. Началось великое переселение.
- Папа! Мы будем жить в лесу и рубить деревья?
Девочка простодушно смотрела на отца.
- Байки травишь, сказочник? Лучше правду дочке расскажи!
Сосед, подтягивающий подпругу на своей лошаденке, прислушивался к их разговору.
- А правда в том, дочка, что кончилась наша вольная жизнь, когда мы могли сами себе землю выбирать, когда у нас право собственности на землю было.
Теперь наша доблесть царю без надобности. Мы, служилые, не служить на благо отечества будем, а работать на него. Работать , как каторжные! Поселимся в степи, разведем огороды, только возделывать землю нам не придется. Валить сосновые и дубовые леса, плотно обступившие Казань со всех сторон - вот нам повинность за то, что вере отцов остались верны. Оставим вас, детей да жен на хозяйстве , да поедем на своей лошаденке и со своим инструментом в лес на полгода. Вернёмся ли?
Сосед хлопнул лошадь по животу, чтобы не надувалась, и еще подтянул подпругу.
- Не пугай заранее, даст бог, будем жить, - Серёжка поднял дочку на руки, подкинул вверх, поймал и бережно поставил на землю.
Глава 2. Из воинов в лесорубы.
Ехали обозы по дороге целый день, а как вечерело - съезжали они на обочину. Переселенцы ставили наскоро шалаши, а порой и стелили себе у телеги, а детям на телеге. Коней распрягали, стреножили и отпускали. Мальчишки-подростки присматривали за ними, пока взрослые отсыпались.
