ИСПОВЕДЬ

                                                          

Сразу хочу сказать, что это не просто рассказ, а скорее тяжелый долг, который я получил в наследство от «его Величества – Случая».
А все началось с поэзии, вернее со странного желания выразить себя как-то необычно. После окончания авиационного института в 1965г.,  я по распределению работал на авиазаводе и иногда сочинял плохие стихи и в основном для девиц. В этом году наша сборная по хоккею выиграла чемпионат мира, и завод устроил в честь команды прием, а меня попросили написать в стихах им приветствие. Стихи получились сносные. Всем понравились, даже каждый член команды пожелал получить текст стиха.  Может на этом бы и кончилась моя поэзия, но библиотекарь, стала уговаривать меня учиться писать по настоящему, и дала адрес ЛИТО при газете «Московский комсомолец».  На занятиях два раза в месяц присутствовало человек 40 – 50.  В помещении, где проводили занятия, почти все курили, а я был некурящий. Вы представляете, как меня коптили и травили за два часа, два раза в месяц. И хотя, я не регулярно, но занимался спортом, все равно на четвертом или пятом занятии я потерял сознание и получил сердечный приступ. Вызвали «скорую помощь» и положили меня в больницу, в которой я провалялся две недели с диагнозом предынфарктное состояние. Когда меня выписали, то рекомендовали еще дней двадцать отдохнуть дома.
Был месяц октябрь, и я поехал к родителям в Тульскую обл. По приезде туда я узнал, что на самолете в Харькове разбился мой однокашник по институту и сосед по улице, и его тело в цинковом гробу привезли домой хоронить. Разумеется, его родители попросили меня участвовать в похоронах.  Так как гроб был цинковый, несли его на плечах только шестеро, а улица очень длинная, то я, толи от переживания, толи от тяжести метров через триста упал. И меня опять, «на скорой» отвезли в местную больницу и положили в реанимацию, где нас оказались двое: – я и очень старый худой и седой человек, чем-то напоминающего иконного Николая Угодника. Сильно болело сердце, в таком состоянии не до разглядывания окружающей обстановки, однако я понял, по его словам, что он скоро умрет. Мне сделали какой-то укол, боль утихла и я заснул. Ночью сосед захрипел и позвали врачей. У меня тоже резко обострилась боль, я понял, что сосед умирает и опять, как бы потерял сознание. Однако, и в этом состоянием, я чувствовал все, что происходит вокруг.  Мне, как бы снился сон, который я приведу здесь в стихах.

По жизни бывают ведь драмы –
причины не важны, но – факт –
по данным кардиограммы,
влепили диагноз – инфаркт.
В палате тяжелых – нас двое,
другой, как с иконы, старик,
рублевской тряся бородою,
сказал мне, что к смерти привык.
А ночью, сосед задыхался,
хрипел, суетились врачи,
метались шприцы и халаты,
а сестры  роняли ключи.
Потом главный врач матернулся,
и сдернул колпак рядовой –
чуть-чуть постоял, отвернулся
и деда накрыл с головой.
Все юркнули вон из палаты,
а мне хоть кричи – «караул»,
и я, вдруг, от боли заплакал,
и плача, внезапно заснул.
А грудь, как от раны, болела,
нет воздуха – в гору подъем,
вдруг, кто-то «безликий» и белый,
как Рок, приказал мне – «Пойдём».
Я встал и пошел за «безликим»,
не тело, а только Душа,
и боль улетучилась бликом,
и стало не нужно дышать.
Не спорил, не удивлялся,
как будто повестка на фронт –
не двигался, а округлялся,
и таял за мной горизонт.
И, вдруг, высоко пред ведомым,
повис, как на тучах, балкон –
там Старец, до боли знакомый –
«безликий» отвесил поклон.
Как облако белый, взгляд строгий,
и только запястье поднял –
исчез мой «безликий», я вздрогнул,
как вынырнул, и задышал.
Проснулся – покойника «нету»,
играли по радио гимн,
мне ж слышалось – «многое лето»…
Меня положили к другим.

Вот, после этого и начинается тот самый долг, во имя которого я и пишу этот рассказ.
В палате нас было четверо – все сердечники, все пожилые, кроме меня. Напротив, около окна старик, но речь в дальнейшем о нем не пойдет. Правее его, тоже около окна высокий, худой и седой мужик с серым морщинистым лицом и  с отекшими, напоминающими столбы, ногами. Справа от меня, ближе к двери, мужик лет 50  с бородкой, похожий на дьячка.
Далее я буду описывать только те отрывки своих воспоминаний, которые могли остаться у человека, пережившего инфаркт, еще чувствующего его боль и внутренне сосредоточенном только на собственных болячках.
На второй день  мужик у окна справа  встал с кровати и, обратившись ко всем, сказал приблизительно следующее: «Меня зовут Константин. Я  чувствую, что скоро умру, родных у меня нет, поэтому мне кроме вас некому рассказать о себе».
По его словам, он с 1923 года и был призван в армию в 1941году  прямо из 10 класса. Деревню, около Ленинграда,  где у него были родные, немцы сожгли родные погибли  При обороне Ленинграда их часть защищала Пулковские высоты. Днем отбивали атаки, а по ночам, так как он был молодой и крепкий, (все связны были убиты) он превращался в связного и командир направлял его с донесениями в штаб, в г. Ленинград. Всё пространство, которое приходилось преодолевать, простреливалось немцами. И только благодаря его физическим данным (по его словам: «метался как заяц из воронки в воронку») он ухитрялся каждый раз миновать невредимым зону обстрела. Так продолжалось месяца два, и командир за это его уважал. Однажды, с разрешения командира, его вызвал к себе незнакомый майор и предложил вместе с донесением отнести по адресу секретный пакет, обещав, что за это его отблагодарят.
Сунув пакет в вещмешок, Константин проделал уже знакомый путь до штаба, а затем и по нужному адресу в осажденном, ночном, голодающем Ленинграде. Открыла ему дверь красивая молодая женщина в халате. Квартира была огромной, множество картин и богатых украшений, окна были затемнены, но горел яркий свет.  Такой роскоши он не видел никогда.  Отдав женщине  груз, который передал майор, (за что она  его накормила)  он вернулся обратно в часть и доложил, что задание выполнено. На другой день опять такое же задание. У него зародилось подозрение, что это шпион (а он был  комсомольцем) и он решил что-то предпринять. В одну из ночей, выполняю свою работу, он почувствовал, что пуля попала в вещмешок. Он его снял и обнаружил, что узел разорван и оттуда пахнет копченой колбасой и капает сгущенка. Тогда он вместо  положенного адреса сообщил о грузе  в службу безопасности (что-то типа КГБ). Там его уверили, что разберутся, просили больше никому об этом не говорить, отнести груз по адресу и объяснить женщине, что в вещмешок попала пуля и что он не виноват. Он так и сделал. Женщина забрала продукты, а он вернулся в часть и никому ничего не говорил. Несколько дней его не посылали, потом снова дали пакет и отправили в штаб. Как только он побежал из укрытия по открытому пространству, он услышал сзади из наших окопов выстрел и сразу бросился в воронку, сдернул автомат и взвел затвор. Немного погодя  над воронкой показался майора с наганом (наверное, хотел добить). Константин всадил в него очередь, вернулся в часть и доложил командиру. Его арестовали и стали судить за случайное убийство офицера, предупредив, что если он где-нибудь заикнется о продуктах, его расстреляют, как дезертира, а так он получит десять лет лагерей. Так оно и случилось.
Далее он рассказал, как его и других заключенных везли в товарном  вагоне куда-то далеко на север. Была зима, вагон не топили, заключенных не кормили, мертвых выбрасывали по пути в снег, были случаи людоедства. Затем он рассказывал о жизни в лагере, где-то на Севере, место я не запомнил. Все будущие рассказы Солженицына и Шаламова показались бы цветочками по сравнению с  его повествованиями. Как говорил Константин, что он выжил только по тому, что никогда не питался отбросами, (что не ели собаки) с помоек, что он обычно после робот  стирал «блатным» их робы, за что они давали ему какой-то еды. Работали они на лесоповале, так как в лесу заключенных  ни чем не кормили, то там блатные убивали кого-нибудь из политических и делали из них шашлыки. Выбирали кто потолще, но это обыкновенно были опухшие то голода люди. Это был настоящий лагерь смерти, выжить можно было, только если тебя переводили в другой лагерь, а здесь была стопроцентная смерть. Переводили в другой лагерь только травмированных на работе (задавленных бревнами или с тяжелыми травмами от топоров и пил). Один зека топором разрубил себе ступню, подошел охранник и, улыбаясь, его застрелил. Переводили в другие лагеря также и заключенных предпринявших попытку побега. Двое блатных уговорили Константина бежать.  Вообще-то убежать было невозможно, так как на сотни километров не было никакого жилья, убегали, зная, что поймают и если не убьют, то переведут в другой лагерь, а это хоть какая-то надежда остаться в живых. Константин понял, что он отправлен в этот лагерь, где непременно заключенный погибнет от голода, блатных или болезней, чтобы никто не узнал тайну голодающего Ленинграда (Ведь есть информация, что Жданова, в то время, когда сотни тысяч ленинградцев гибли от голода,  лечили от ожирения).
Одним словом Константин согласился на побег с двумя блатными,  хотя знал, что именно его берут, чтобы убить в пути и съесть, как «барана». Такая была практика побега. Кто-то бежал, как мясо, надеясь, что это случится с другим. Они побежали во время работы в лесу, когда караул был чем-то отвлечен. Их хватились быстро, наверное, были информаторы, но убежать они сумели далеко, так как я уже говорил, что Константин был еще молодым и хорошо бегал. Первых догнали блатных и их затравили собаками. Константин залез от собак на какое-то дерево, а караульные, видно уже насмотревшись на двух загрызенных собаками заключенных, не стали убивать Константина, (за поимку ЗК им полагалась какая-то награда) а избив, снова отвели в лагерь. Так Константин отсидел в лагере 10 лет до 1953 г., т.е. года смерти Сталина. Но как он рассказывает, спасло его не конец срока, а расформирование лагеря. Так как лагерь считался лагерем смерти, то просто так его расформировать было сложно, и как, говорит Константин, их спасли люди Берия. Во время работы заключенных в лесу на лесоповале в общую массу заключенных, проникла одетая,  как ЗК,  спец группа вооруженных людей. Вместе со всеми заключенными они вечером в темноте проникли в лагерь, пробыли с заключенными всю ночь, утром на построении,  перед разводом на работу, достали оружие и расстреляли все руководство лагеря. Остальным предъявили свои  документы от высшего руководства и объявили, что лагерь будет расформирован. Далее его судьбу плохо помню. Так как он отсидел положенный срок, то был освобожден, получил разрешение жить в провинции, но, наверное, все-таки предупрежден, что за разглашение причин заключения его снова посадят или убьют.
Вот именно поэтому, когда Константин, почувствовав что скоро умрет, и рассказал абсолютно незнакомым людям, запрещенную историю своих мучений. В больнице я пролежал десять дней, а Константин умер через три дня. Но это еще как бы ни полный рассказ, так как после покаяний Константина, вдруг, решил рассказать свою историю и мой сосед справа, похожий на дьячка мужичек. Оказывается, он тоже был в лагерях, только