Сила музыки

  Эта чудная музыка успокаивала меня, отвлекая от мрачных мыслей о нынешнем моем незавидном положении, и волновала, пробуждая пылкое воображение и мечты о дальних странствиях.
Пластинку, на которой была записана эта музыка, в день моего двенадцатилетия подарила мне школьная подружка Лидка Татарова. Она притащилась ко мне незадолго до обеда и прямо в дверях сунула эту пластинку.
- Дарю! – сказала она. – Мне отец из Москвы привез. Музыка хорошая, только я в ней ничего не понимаю.
- Так, может быть, когда-нибудь поймешь. Отец-то тебе привез.
- Ничего. Он еще привезет. А ты такую музыку любишь.
И ускакала домой.
Если бы знала тогда Лидка, какую бесценную вещь она мне подарила!

Мы жили в поселке Дзёмги, пригороде Комсомольска-на-Амуре. В этом поселке жили, в основном, семьи авиастроителей и летчиков-испытателей военных самолетов. У Лидки отец был летчик. Он часто летал в Хабаровск, во Владивосток, на Сахалин и даже в Москву. И привозил Лидке всякие подарки.
А мой отец нигде не работал. Он был инвалидом 1 группы и все время находился дома или в больнице. Мать целыми днями работала, а все домашние дела приходилось выполнять мне. И на какие-либо подарки рассчитывать я не могла. Даже в день своего рождения.
Получив подарок, я отправилась в комнату, где у нас стояла радиола с проигрывателем. Эта вещь в доме у нас была очень нужной, так как отец любил крутить всякие пластинки, которые бережно собирал и не позволял их трогать без его разрешения. Эта пластинка стала моей собственной, но я все равно показала её отцу.
-«Алессандро Марчелло», - прочитал отец вслух и добавил, - итальянский композитор 17 века. Жил в Венеции. Вообще, он был философом, поэтом и математиком. А музыку писал для души. Самое знаменитое его произведение – «Адажио» - замечательнейшая вещь! Откуда у тебя эта пластинка?
- Лидка подарила.
Я поставила пластинку на диск, и мы с отцом погрузились в мир сказочной солнечной Италии. До этого я представляла себе Италию через призму сказок Джанни Родари. Его Италия была рабочей, героической, но веселой и смешной.
Алессандро Марчелло представил мне Италию во всей её природной красоте: горы, луга, сады, полноводные реки, старинные  города и села.
Прослушав запись, я отпросилась у отца на улицу погулять. Дворовое пространство между одинаковыми трехэтажками по периметру  наполнено было шумной  разноголосицей орущих мальчишек и девчонок разных возрастов.
- Присмотри там за Малой (так мы в семье называли мою пятилетнюю сестренку), - крикнул мне вдогонку отец.
О сестре я вспомнила только вечером, когда засобиралась домой. Заглянула в песочницу и беседку, обошла горку. Но ни Малой, ни других дошколят во дворе уже не было. «Домой ушла,» - сказала я себе и тоже поплелась к себе на второй этаж. Открывая дверь, я почувствовала, как сильно устала от полдневной беготни во дворе.
- А где Лялька? – встретил меня в коридоре отец.
У меня все похолодело внутри. Язык присох к нёбу от страшного предчувствия.
- Где ребенок, спрашиваю тебя?!
Я уже была готова грохнуться в обморок, как из комнаты отца выпорхнула живая, здоровая и веселая Малая.
- Да тут я, тут, папочка! Разве ты не видишь?
И тут отец окончательно взбеленился: хотел меня проучить, а девчонка выдала его с головой.
- Марш в угол! – рявкнул он. – Чтоб знала, как выполнять приказы отца.
Из кухни вышла мать:
- Пусть поужинает сначала, - сказала она.
- Никаких ужинов! Не заработала! Будет стоять всю ночь.
Мать развела руками. У отца был очень крутой нрав, поэтому мать не решалась с ним спорить.
Всю ночь я и простояла в углу. Ныла спина, ступни гудели от боли. То и дело я переступала с ноги на ногу, чтобы хоть немного облегчить эту боль. Зверски хотелось есть.
Я старалась не думать о голоде, боли и усталости. Поначалу отвлекалась тем, что слушала радио, которое никогда у нас не отключалось. Отец заметил, что радио отвлекает меня от благовоспитанных размышлений о послушании, и приказал матери отключить репродуктор. Мать воспротивилась:
- Оно само в полночь отключится. А без радио я утром просплю на работу.
Но ложиться спать она не торопилась. Уложила в кровать Ляльку, потом улегся в постель отец. Мать возилась на кухне. Несколько раз она подходила ко мне и шептала:
- Попроси у отца прощения. Он отпустит.
- Не буду! – бурчала в ответ я.
- После полуночи мать не выдержала:
- Да отпусти же ты её, в конце концов! Сколько можно над ребенком издеваться? Пусть поужинает и идет спать!
- Нет! Сказал, что будет стоять, вот пусть и стоит!
Мать заплакала и опять ушла на кухню.
Дремота стала одолевать меня все сильней и сильней. Я пыталась думать о героях войны, которые под пытками фашистов  терпели и не такие испытания, но не сдавались. А тут, подумаешь, угол. Меня же никто не пытает.
Колени постепенно стали сползать на пол.
- Стоять надо, а не сидеть! – бдительно следил за процессом моего стояния отец.
Я выпрямлялась, опираясь о стенку.
И тут в моей голове всплыла очаровательная мелодия из Лидкиной пластики. «Адажио»! Мелодия благодатным теплом разлилась по всему моему телу, которое стало вдруг абсолютно невесомым. Нечто невидимое вознесло меня в удивительно прекрасный мир…

…Когда я открыла глаза, то увидела огромное белое пятно, туманом расплывающееся  вокруг меня. Постепенно это пятно приобрело конкретные очертания. Это надо мной возвышалась фигура женщины в белом халате и белой шапочке. «Откуда здесь врач?» - подумала я и увидела, что лежу на чужой кровати в чужой комнате.
- Как ты чувствуешь себя, дитя моё? – негромко прожурчал голос надо мной.
Врач приложила свои пальцы к моему запястью. Я открыла рот, чтобы сказать, что чувствую себя хорошо, но к своему удивлению не услышала собственного голоса. Вылупила глаза на докторшу.
- Ты меня слышишь? – опять спросила врач.
Я все так же испуганно таращила глаза.
- Если ты меня слышишь, то прикрой веки.
Я так и сделала.
- А теперь скажи мне, где у тебя что болит?
Я не смогла вымолвить ни слова…
Меня продержали в больнице недели три, или больше, хотя у меня ничего не болело. Просто  я не могла говорить. То есть, я говорила, но мысленно. Все мои слова, фразы  и даже крики застревали во мне где-то в горле или в груди. Обследования врачей всех специальностей ничего толком не выявили. Один только врач из Хабаровска заявил, что должно быть, «ребенок пережил какой-то стресс». Это слово тогда еще было не в ходу, но выявить, откуда у меня взялся этот самый стресс, никто не смог. А я ничего не могла сказать. Мать благоразумно помалкивала о происшествии у нас в доме.
Мое вынужденное молчание тяготило меня. Я боялась, что это останется у меня на всю жизнь. Но в то же время я оказалась полностью свободной от всех и вся. Дома меня теперь никто не ругал, не пенял, не долбил и ни к чему не принуждал. В школе я отвечала уроки только письменно. Одноклассники как-то разом отстранились от меня: им неинтересно было со мной общаться. Одна только Лидка Татарова не оставляла меня без внимания, так как теперь могла без остановки трещать мне в оба уха все, что вертелось у неё на языке.
Моими самыми задушевными друзьями теперь стали книги и музыка. Книги я глотала все подряд, какие попадались мне под руку. Музыку тоже слушала всякую. У Лидки в доме была тьма пластинок, да и отец мой теперь позволял брать его пластинки в любое время без спросу. Одну только запись я слушала каждый день: «Адажио» Алессандро Марчелло.
Слушание «Адажио» превратилось у меня в некий послеурочный ритуал. Приходила из школы, наскоро делала уроки и слушала «Адажио». Потом уходила бродить по поселку. Особенно мне нравилось приходить к берегу Амура.
Амур-батюшка был широк, спокоен и величав. Я всматривалась в цепь сопок, обрамлявших правый берег. Они, покрытые голубовато-синей дымкой, уходили в разные стороны далеко-далеко за горизонт. Я сидела на песчаном берегу и вслушивалась в божественную мелодию, которая звучала во мне, сопровождая меня во время моих прогулок.
Печаль от одиночества растворялась в звуках, мое воображение устремляло меня в далекую и загадочную Италию.

Речь вернулась ко мне так же внезапно и неожиданно, как когда-то пропала. Это случилось 12 апреля 1961 года. Наш класс учился во вторую смену. Заканчивался последний урок, когда в класс влетел какой-то парень из старшего класса и заорал:
- Наш человек полетел в космос! Во дворе по радио объявляют!
Вмиг всех сдуло во двор. Там творилось нечто невообразимое: дети и взрослые радостно прыгали, обнимались, кричали «ура» и еще что-то. Репродуктор, установленный во дворе школы, голосом Левитана возвещал о полете в космос Юрия Гагарина.
- Ура-а! – прыгала рядом со мной Лидка. И я тоже прыгала и кричала: «Ура-а!».
Вдруг Лидка остановилась и удивленно уставилась на меня:
- Ты что? Уже говоришь?
- Ну да, говорю, - удивилась я  сама себе, - Ура-а!
- Ребята! Она говорит, говорит! – крикнула одноклассникам Лидка и принялась меня обнимать.

… Я мчалась домой, не обращая внимания на толпы торжествующих людей, не вслушиваясь в длинные гудки речных судов и голос Левитана, звучащий изо  всех репродукторов поселка.
- Папа! Я уже говорю! – возвестила я отцу с порога и влетела в комнату.
… Это был единственный раз в жизни, когда я увидела на глазах моего отца слезы. То были слезы радости или покаяния? Теперь уже это никто не узнает.