За окном мелким снежком, стремительно сдуваемым, основательно затуманило даль. Но с восемнадцатого этажа по-прежнему видно многое. В окно я поглядываю частенько, ибо жизнь закоренелого пенсионера такое удовольствие ещё позволяет.
Вот и сейчас за зданиями пониже, на гудящем обычно проспекте, мается автомобильная пробка. Она подмигивает сотнями подфарников – белых, красных, желтых, больших и малых. Автомобили буксуют на заснеженной дороге, испуганно моргают, вспыхивают фонариками, разгоняются и опять тормозят, озаряя на миг всё красным, и замирают, и снова пыхтят в стремлении вырваться из плена.
Эта пробка завораживает и чем-то привлекает. И я слежу, как погружаются машины в клубы своего же пара и дыма. В каждой люди… Все спешат. У всех планы. У всех поводы нервничать из-за неплановой задержки. У кого-то поезд. У кого-то работа, на которой опоздание приравнивается к побегу из-под стражи. У кого-то бьет ключом стремление реализовать последнюю надежду… Это всё – хлопотная городская жизнь, привычная, но не разумная!
А в неурядицах виноват снег.
Впрочем, разве только он? А не должностные лица, для которых уборка снега и есть работа, есть непосредственная обязанность? Но кто-то из экономии не выпустил ночью уборочную технику на линию. Может, и справились бы вовремя? Но кто-то посчитал, будто итак успеют.
У нас же всегда кто-то и где-то! И оттого жизнь горожан трещит по швам. И нервы трещат, приближая несчастных к инфарктам и инсультам…
– Мне об этом лучше не думать, ибо сразу напрашиваются резкие выводы. Они заставляют нервничать от безысходности, воздействуя, в конечном счете, лишь на меня самого. А что я могу изменить? Говорят, каждый должен с честью делать своё дело. Но вся-кий ли его так и делает? Теперь все стараются жить для себя, значит, в ущерб остальным!
Снег, выпавший ночью на тропинки огромного двора, зажатого со всех сторон многоэтажками, продавился под ногами пешеходов и почернел. Оттого эти тропинки, путано пересекающие двор в десятках направлений, превратили двор в панцирь гигантской белой черепахи с черными прожилками.
А вот по «черепахе» тяжело пробивает себе путь одинокая фигура грузной женщины. Она движется медленно, переваливаясь с ноги на ногу, что указывает на устойчивое не-здоровье. К тому же ее тормозят две хозяйственные сумки, судя по всему, весьма тяжелые. И так каждый божий день, в любую погоду она пересекает наш огромный двор, направляясь к рядам гаражей, самостийно захвативших землю вдоль нетронутого строителями оврага.
С некоторых пор я знаком с этой женщиной. Ее зовут Ниной Ивановной. До случайного знакомства я видел ее чуть ли не всякий день, и почти всегда в разное время. Она появляется и утром, бывает в обед или вечером. Но обязательно приходит! Даже в праздники! И всегда с этими тяжелыми сумками. Даже в сильный дождь шлепает по лужам без зонта, ведь руки заняты.
Я видел ее и в слякоть, и в пургу. Вот так же как теперь она всегда понуро, но решительно продвигалась к неизвестной мне цели.
Постепенно я привык к этому, и даже стало интересно: «И чем она в этих гаражах занимается? Возможно, химичат на пару с супругом. Или работает у кого-то. Подносит сырье, оттаскивает готовую для сбыта продукцию… Оттого и конспирация! Гаражное производство!»
Прошедшей осенью я повстречал ее во дворе, прогуливаясь после обеда. Нам оказалось по пути. Я предложил поднести ее сумки, но встретил категоричный отказ. Она произнесла его голосом, который очень контрастировал с моим представлением об этой женщине. Голос оказался молодым и уверенным. Он не дрожал, был громким, чистым и слег-ка озорным, будто мне отвечала молоденькая девушка, с усмешкой отвергающая притязания неинтересного ей ухажера.
Таким тоном, подумал я, говорят уверенные в себе люди, прожившие счастливую жизнь и не сомневающиеся в таком же счастливом будущем.
– А и не надо! Сама справляюсь!
– Но вам, вижу, тяжело, а мне не трудно! Да и по дороге нам, пожалуй! Вы же туда… – я неопределенно махнул рукой в сторону гаражей.
– Туда! Но вы не беспокойтесь – я к этому труду с детства привычная! – она продолжала тяжело переваливаться с ноги на ногу, не отдавая сумки, но произнесла это с внут-ренней силой, нетерпящей возражений.
«И что в ее сумках секретного, если из рук не выпускает? Неужели гаражная контра-банда?»
– А я вас иной раз здесь вижу, – сообщил я ей, лишь бы не молчать. – Из своего окна. Я живу в том доме!
– Хорошее у вас место! – уверенно, но без тени зависти или сожаления, ответила она.
А я испытывал неудобство, следуя налегке рядом с женщиной, несущей немалый груз. Потому опять предложил:
– И все же я вам помогу… Неловко мне смотреть на это! Я пока в силе, а вы со мной, как со стариком! – и сделал движение, чтобы взять её груз.
– Ничуть не беспокойтесь! Мне это полезно!
– Прямо не могу понять, почему вы так противитесь? И меня ставите в неловкое положение. Не могу я спокойно смотреть, как вы надрываетесь! Не женское это дело!
Она шла, раскачиваясь на больных ногах, а я, здоровый мужик, семенил рядом! «Картинка для фельетона», – подумал я и, не зная, как быть дальше, спросил:
– Вас хоть как зовут?
Она, наконец, остановилась, перевела дух и, не выпуская сумок, ответила как-то про-сто, без интонации:
– Нина Ивановна я. И мы почти пришли. Пустячок остался – шагов двести. Я ведь только от троллейбуса сюда хожу, не всю дорогу.
– А я Александр Иванович! Стало быть, отцы наши, встретившись где-то, тезками бы оказались!
Я так и дошел с ней до конечной точки маршрута. И совсем не потому, что хотел узнать, зачем она сюда ходит. Скорее всего, меня заинтриговала и притянула какая-то внутренняя сила этой женщины, источника которой я не понимал. Чтобы разобраться хоть в чем-то, я уточнил:
– Вы, Нина Ивановна, так решительно отклонили мою помощь, будто с этими сумка-ми к соревнованиям по штанге готовитесь…
Она ответила с откровенностью, в которой было невозможно усомниться.
– Да что вы! Вышло моё время соревноваться! Я здесь собак кормлю. Муж мой покойный всяких собак любил, а дома их держать условий не было. Вот и пристроил этих страшилищ в гараже. Сам-то уже на пенсии был, придет сюда, бывало, выгуляет их, накормит да нанянчится. В общем, душу отведет. Так и жили мы последние годы. Я терапевтом на полторы ставки, а он здесь день-деньской! Да и дел ему тут мужских вполне хватало. То строгал что-то, то пилил. Что-то для квартиры, что-то на дачку. Машина тогда еще была, с нею возился. Ведь старушка, а не машина. Потом я ее уже сама продавала.
Мы остановились у ворот одного из гаражей. Нина Ивановна поставила на землю свои сумки, которые не доверила мне, и открыла замки.
И что тут началось! Две громадины-собаки бросились к ней из тусклого пространства с проявлением бурной радости, но, будучи остановленными властным окриком, припали к полу и стали с благодарностью подползать к хозяйке, поскуливая и не обращая внимания на меня.
Пока Нина Ивановна выгружала для них варево и прочую еду, мне она сказала, будто неодобрительно:
– Теперь вы видите этих прожорливых обормотов? Так не позволяйте им опереться на себя, чтобы лизнуть в лицо. Они этого и добиваются, а заодно вас и на землю повалят! Вон, только этот Мишка (она указала на черное ласковое невероятно лохматое чудовище с глазами, потерявшимися где-то в кудрях) весит более полцентнера! Зверюга! Я его даже выгуливать прекратила. Лишь на этом прочном ремешке привязываю на улице с запасом метров десять, не далее. Иначе, не справлюсь! В последний раз он меня так поволок, что я сухим листом сзади трепыхалась. Тогда я и решила, что больше за ним летать не стану!
Мишка следил за хозяйкой преданными глазами-кудрями, всё понимая и ожидая заветной прогулки и обеда.
– Ну, что? Слышишь, что я чужим людям о тебе говорю? То-то же!
– Вот, оказывается, почему вы всякий день здесь! Таких песиков прокормить – задача не из легких! – посочувствовал я.
– Ничего! Я прокормлю! Когда муж умер, у меня только эти собаки и остались. Живу я далеко отсюда. Больше часа на троллейбусе. Вот и встал вопрос, что с ними делать? От-пустить на все четыре стороны? Так они не приучены к свободе! Пропадут ведь зря, обормоты! Усыпить? Я не смогу. Да и муж мой с того света не позволит такую гадость своим тварям учинить. Вот и варю им ежедневно, что могу, и сюда ношу. Так и живём: я их поддерживаю, а они меня на этом свете держат…
«Ничего себе, заботы!» – подумал я.
В это время Нина Ивановна дала понять, что ей не до меня и посоветовала погулять в другом месте, ибо настала пора выгуливать этих огромных собак – «мало ли что!»
От зародившегося уважения я с ней тепло распрощался, пожелал здоровья и неторопливо направился вдаль. Туда, где можно подобраться к оврагу и струящемуся понизу маловодному ручью. Там бывает безлюдно, почти не слышны звуки города, и мне там хорошо думается.
Помню, я шел не спеша, размышлял и удивлялся.
– Вот ведь, как бывает! Кто-то своих детей бросает на произвол судьбы. Или немощных родителей без поддержки, выискивая для себя подходящие оправдания. А вот вам и Нина Ивановна, добровольно возложившая на себя тяжкую ответственность перед собаками, лишь потому, что и они живые существа! Она добровольно отдает им часть своей жизни, чем предельно себе усложняет оставшуюся ее часть! Ни одного выходного, ни одного праздника… Независимо от погоды… Невзирая на свои недомогания… Всё ее существо знает лишь одно – надо! Должна!
Потому она что-то варит своим «обормотам», опять, превозмогая боли в суставах, больше часа добирается до гаража, кормит этих псов, выгуливает их… И они всякий день ждут ее как бога, и любят только ее!
Вот он, былой, неспроста воспетый характер русских женщин! Может, и сегодня такие встречаются… Которые не всё под себя…
Почему сомневаюсь? Да жизнь наша изменилась! И обстоятельства всевозможные! С ними изменились потребности и желания. А уже как следствие, изменилось и существо людей, выросших в новых условиях…
Или это я с годами настолько изменился? Неужели подводят глаза и мозги, и выводы? Жаль, если так! Жаль, если суть нынешнего бытия я недопонимаю…
А где-то далеко за моей спиной звенел прерывистый лай крупных собак, носившихся, наверное, друг за другом наперегонки. Они были счастливы, несмотря на трудные времена и обстоятельства, никак не сознавая, что и то, и другое им обеспечила их добродетельная хозяйка, совсем обычная, и всё же необыкновенная русская женщина.
