Глава 30. Три короны

  Как он здесь оказался?
  Никита с растерянным видом стоял на морском берегу, каждой клеткой своего тела ощущая, как пронизывающий ветер с моря врывается к нему под одежду, стремясь выдуть из-под нее все остатки тепла.
  Справа возвышались скалы, а вот если посмотреть налево…
  Туда уходила мощеная брусчаткой дорога, которая вливалась в большой город, находившийся не так уж далеко. Можно было различить небольшие разноцветные дома, покрытые красной черепицей, над которыми возвышались купола нескольких готических церквей.
  Только вот какое отношение представившаяся его глазам картина могла иметь к нему, Никите Здрогову, ученику 10-б класса одной из московских средних школ, родившемуся в 1953 году, отличнику, вступившему в ВЛКСМ в предыдущем, 1968-м, году?
  По дороге время от времени проносились верховые, одетые так, как было принято в XVIII веке, то есть, двести лет назад, а то и больше. Иногда проезжали кареты и повозки, нагруженные сеном, овощами, деревянными бочками и еще много чем разным.
  Никита с недоумением взглянул на собственную одежду. На нем был синий военный мундир с желтыми обшлагами и такого же цвета штаны. Сорвав с себя головной убор, Никита убедился, что это была треуголка. Потом он еще снял с головы и с удивлением разглядывал светлый парик, заплетенный сзади в косу.
  Такой школьный предмет, как история, десятиклассник Здрогов не просто знал великолепно – он еще ее и любил, время от времени принося из библиотеки соответствующие книги. Поэтому он предположил, что все, что он видит, скорее всего, относится к Швеции восемнадцатого века, а город слева – скорее всего, Стокгольм.
  Только вот почему он здесь? Это сон такой? Нет, это объяснение не проходит. Сны свои Никита помнил, они происходили совсем иначе, не было в них такой… четкости, что ли. Слишком уж явственно выглядело все вокруг, чтобы это можно было списать на сон. Произошло что-то очень-очень серьезное, и это «очень-очень» никак не вписывалось в рамки марксистско-ленинской философии диалектического материализма, которую он учил в школе на уроке обществоведения.
  - Эй, Ульф! – услышал он крик сзади и обернулся.
  К нему спешил Снурре.
  «Стоп! А откуда я знаю, как его зовут?» - бросилась мысль в голову.
  И тут у него в голове словно кто-то щелкнул невидимым тумблером.
  Сознание Никиты мгновенно загрузилось гигантским объемом новой информации, которая позволила ему одномоментно идентифицировать себя в этом только что незнакомом мире.
  Здесь его имя – Ульф Сингельд. Парень из бедной крестьянской семьи, двадцати лет отроду, ранее живший в деревушке Марманде в центральной Швеции.
  И год сейчас – 1741-й. То есть, до его 1969-го еще больше двух веков осталось.
  Ничего хорошего у Ульфа Сингельда в прежней жизни не было. Марманде – деревня небогатая, а его семья – в особенности. И голодать тоже частенько приходилось. Швеция страна северная, с каменистой почвой, пшеницу сеяли только в двух провинциях, да и там год на год не приходится, бывали и неурожайные. Сеяли ячмень, он вроде неприхотливый, но и тут больших урожаев ждать не приходилось.
  Правда, родители Ульфа придумали способ, как из нужды выбиться. Хотели женить парня на девушке из зажиточной семьи, племяннице пастора Катрен. У ее отца было аж шесть коров, три лошади, а еще – свиньи! На последних Сингельды-старшие смотрели с особенным вожделением, видимо, предвкушая, как одну из них забьют к свадьбе, ну и тут-то они накушаются вдоволь всевозможными яствами, которые таит в себе мощная туша такой божественной красавицы.
  Но если к любой из свиней этот эпитет в глазах вечно голодных сельчан был вполне применим, то как раз к Катрен он никак не относился. Мужеподобная, костлявая, глупая и со скверным характером. Но именно по этим причинам к ней так и не посватался никто побогаче, поэтому ее родители скрепя сердце вступили в переговоры с нищими Сингельдами.
  Ульф уговорам родителей поддался, хоть и понимал, что Катрен жизнь ему не скрасит, а вот изгадить может сильно. Но надо же как-то из нищеты выбиваться, поэтому он и согласился на помолвку.
  Но тут в деревню пришла  и н д е л ь т а .
  Так в Швеции именовался рекрутский набор. Ни одну из деревень вербовщики не обходили вниманием. Парням велели собраться на небольшой площади в центре поселения и заставили их тянуть жребий, который в этот раз выпал Ульфу.
  Это стало страшным ударом для его родителей из-за крушения надежд на выгодный брак. А теперь уже навеки недоступные свиньи, казалось, провожали чету Сингельдов злорадными взглядами, заставляя сглатывать голодную слюну.
  А для парня началась солдатчина. Сколько она продлится – неизвестно. Может, двадцать лет, а может – двадцать пять, если войны не случится и не убьют раньше.
  С войной вообще не понятно. Львиную долю пшеницы Швеция завозила из Польши, Германии и России, поэтому в течение последних ста лет то захватывала, то вновь теряла огромные участки северного побережья этих стран. Начиналось все удачно: потомкам викингов удалось отхватить от объятой смутой России обширные земли, лишив русских выхода к Балтийскому морю. Затем Густав-Адольф прошел победным маршем по Германии, но не вовремя погиб. Его преемница королева Христина все плоды его походов подрастеряла, а потом тайком в католичество перешла, да еще хотела выйти замуж за Кромвеля, цареубийцу этакого.
  Шведы приуныли. Зато при следующем короле им поначалу подфартило. В ослабленной ударами русских войск и казаков Хмельницкого Речи Посполитой шляхта устроила очередной междусобойчик, и могущественный магнат Радзивилл со своими сторонниками предложил шведскому монарху польскую корону. Шведы оккупировали Польшу, не встретив сопротивления, но тут вмешалась Россия, заставив воинственных скандинавов из Польши уйти. А двадцать лет назад Петр I отвоевал обратно все русские земли, прихватив заодно и шведскую Прибалтику.
  С тех пор войн не было, но кто знает – надолго ли?
  А солдатская служба и в мирное время – тоже не сахар. Муштры на плацу хватает не меньше, чем у пруссаков. Учения же разные бывают, когда заряжать и стрелять, либо штыком мешки с сеном колоть – хорошо, а вот окопы рыть или рвы для ретраншементов… Лопата в каменистую шведскую почву входит плохо, о камни бьется, которые надо обкапывать и выковыривать, а капрал еще орет: быстрее копай. Может и палкой вытянуть по спине. Хуже всего копать и муштроваться, когда летом приходит на несколько недель жара. Камзол снимать нельзя, парик и треуголку – тоже. Обливаешься потом, голова чешется, насекомые под париком начинают изводить. Хорошо, что Швеция страна северная, жара недолгая, каким-нибудь испанцам-итальянцам в солдатчине, наверно, куда хуже.
  - Ульф, иди к капитану, он тебя зовет, - сказал запыхавшийся Снурре.
  Никита поплелся за ним. О том, какого лешего капитану надо, он подумал лишь мельком и предался размышлениям: а кто же он сам в таком случае?
  Ощущает-то он себя Никитой Здроговым, учеником 10-б класса московской школы, а память Ульфа Сингельда, хоть и присутствует тоже в полном объеме, но она какая-то отстраненная, что ли. Не цепляет она его, все прежние переживания Ульфа Никите глубоко безразличны, они для него что-то вроде справочника или много раз просмотренного художественного фильма, где отчасти начинаешь ощущать себя и главным героем, но при этом все равно помня, кто ты есть на самом деле.
  Но сейчас придется жить только жизнью Ульфа Сингельда, других вариантов нет.
  Вот зачем, спрашивается, он сейчас капитану Конхейму понадобился, когда всю роту распустили на половину дня?
  Первая их встреча произошла во время «индельты». Офицеры королевской армии сами выступали в качестве вербовщиков, пополняя рекрутами свои роты. Конхейм, вроде, командир неплохой, к Сингельду относится более-менее сносно.
  Пройдя через караульное помещение краснокирпичного двухэтажного здания казармы, Никита вышел во внутренний двор, пересек его и вскоре предстал перед глазами капитана.
  - Вот что, Сингельд, - сказал Конхейм. – У меня есть, чем тебя порадовать. Генералу Хольгенстрему понадобился новый денщик. Я обещал прислать. Ты парень расторопный, не ленивый, к любой работе приучен. Будешь там как сыр в масле кататься. Ты доволен?
  Еще бы! Быть денщиком – это тебе не строевая служба. Да еще у самого Хольгенстрема! Это же не просто генерал, а генерал-фельдцехмейстер, то есть командующий всей артиллерией шведской армии. По сути – первое или второе лицо в этой армии, потому что в Швеции артиллерия считается самым главным родом войск. Богатый и знатный вельможа, вхожий и в королевский дворец, и в рикстаг – шведский парламент.
  Хольгенстрем один из тех нескольких аристократов, которые фактически правят страной от имени короля. Королевская власть сегодня чисто номинальная, а на деле все нити в руках какой-то одной из двух соперничающих вельможных партий. «Колпаки» выступают за вечный мир с Россией, «шляпы», поддерживаемые Францией и иными европейскими державами - за войну с целью реванша за сокрушительное поражение от Петра I двадцать лет назад. Хольгенстрем – один из последних, которые недавно встали во главе страны. Значит, быть скорой войне.
  Оказаться в шкуре денщика у такого влиятельного человека – это сказочное везение.
  А капитан продолжил:
  - Жалованье там будешь хорошее получать, да еще и просто так будут деньги перепадать.
  И замолчал, выжидательно глядя на Здрогова. Советский десятиклассник Никита и не понял бы, что к чему, а вот Ульф Сингельд понял.
  - Господин капитан, я отблагодарю вас после первого же жалованья.
  - Не только после первого, Сингельд. И после второго, и после третьего.
  - Конечно-конечно, господин капитан! – заверил его Никита-Ульф.
  За такое благодеяние, пожалуй, всю жизнь можно отстегивать долю с каждой получки. Потом парень все же подумал, что насчет всей жизни он, пожалуй, погорячился.
  Наскоро собрав в солдатский ранец свои нехитрые пожитки, Здрогов вышел из казармы и бодро зашагал по дороге в сторону города. В Стокгольме он без труда нашел особняк фельдцехмейстера. В течение пяти минут солдат разглядывал роскошное темно-серое здание, принадлежащее его будущему хозяину.
  Даже сунуться туда как-то страшно. Пересилив робость, Никита подошел к мощной двери и дернул за свисающий возле нее медный шнур.
  Где-то внутри дом тут же отозвался звоном колокольчика, а затем солдат услышал приближающиеся к двери шаги.
  Открыла ему женщина лет тридцати пяти.
  - Это ты новый денщик?
  - Ульф Сингельд, - кивнул головой Никита.
  - А я Берта Яггельсон, домоправительница. Заходи.
  Перешагнув порог, Никита пошел за ней. От него не укрылось, с каким интересом Берта на него взглянула. И этот взгляд обещал, если все сложится, немало приятных моментов в стенах этого дома. То, что она прилично постарше, значения не имеет. Солдатчина – дело тоскливое в смысле общения с женщинами. А фигура у нее очень аппетитная, округлость форм ласкает глаз. Это тебе не костлявая Катрен, которая после помолвки сразу заявила Ульфу, что «до свадьбы – ни-ни».
  «Не больно-то и надо, хоть до свадьбы, хоть после нее», - подумал тогда Ульф.
  В душе парня стремительно