ЭХО. РОман в рассказах 6.

                                     6. ТЫ ПОМНИ...

        Когда  в детский дом пришла на Витькино имя телеграмма, он переполошился. На грязно-желтом бланке лепилась пугающая строчка: «Бабушка при смерти выезжай тетя Вера». Ошеломили Витьку эти слова. Так сделалось вдруг больно, что старая обида, с полгода державшая его в мстительном отчуждении, отступила, перестала точить душу. Очень явственно возникла перед глазами бабка Татьяна, возникла такой, какой она была прошлым летом.
    
       Тогда, в середине июля, привезла она правнука в детдом. Пока плелись, разморенные ярым солнцем, от станции до усадьбы Льва Толстого, Витька все еще продолжал надеяться, что бабушка Татьяна вот-вот передумает, вздохнет и скажет с обычной своей протяжной певучестью: «Ах ты ж, Мазепа тебя закатай, совсем умаялась… Иди-кось, сыночка мой сладкай, очахнем маленько в тенечке да с Господцем и к дому…»
    
       Нет, не сказала бабка ничего. До конца пути загребала порошистую горячую пыль сшитыми из транспортерной ленты тапками, горбилась сильней обычного и дышала протяжно, с присвистом.
    
       И потом, когда бабка в кабинете директрисы показательного Яснополянского детского дома долго силилась развязать узелок на платочке, где были Витькины документы, он опять-таки до конца не мог поверить, что бабка способна кинуть любимого «сыночку», оставить на чужих людей.
    
       Кинула! Не пожалела даже, не утешила, когда провожал ее внук до ворот. Чертом выпулившийся из кустов конопатый детдомовец Витькиных лет пребольно саданул его в живот стриженой рыжей головой. Витьку аж в дугу согнуло, а  бабка всего-то лишь и бормотнула еле слышно: «Тю, родимец,.. чисто Мазепа оголтелый». И больше ни слова, ни два…
                
                                                              Х          Х          Х
    
       Спрыгнул Витька с обледенелой подножки вагона на станционный перрон и завертел головой, озираясь вокруг. В первую очередь пришла на ум дурацкая ребячья присказка: «Станция Горбачи – если хочешь, соскочи». Чудно прямо с этой присказкой. Горбачевские пацаны сами же ее придумали, а вот повторять не любили. Забудется, бывало, какой шкет, ляпнет не по делу «Горбачи-соскочи»- и… моментом схватит в ухо! Особенно злился Вовка Дмитриев, Витькин дружок. Он терпеть не мог эту присказку. Сразу лез драться.
    
       Витька ждал, пока отойдет поезд. Барак, где жили добрыми соседями бабушка и тетя Вера с девятью своими «оглоедушками», ютился напротив вокзала, за железнодорожными путями.
    
       Мела вдоль перрона злая поземка, качались на знобком ветру лампочки станционных фонарей. Холод до нутра пронимал Витьку. Не спасало и тяжеленное длиннополое пальто на ватной подкладке, и выданные кастеляншей в дорогу теплые валенки.

       Поезд, наконец, ушел, прицепив к последнему вагону крученый хвост снежной колючей пыли. Витька загородил лицо рукавом, а когда опустил руку, сердчишко словно отогревшимся воробышком встрепенулось. У фонарного столба на второй платформе зябко сутулилась бабушка Татьяна. Витька бросился  к ней, на миг забыв обо всем на свете, и… споткнулся, не добежав пару метров.
    
       -Бабуш! Чего ж ты? Как же …телеграмма?!- и заплакал взахлеб, будто прорвало его.
   
        Старуха толкнулась к мальчишке, неловко обхватила костистыми руками за шею, забормотала тихонечко:
    
       -Сыночка, сладкай ты мой, ненагляднай… Не муторь себе душеньку. Оклемалась я, вишь…оклемалась, слава те, Господи! Совсем уж было на тот свет удумала, да спасибо Верушке-ангелице, прям из ямки вынула…Пойдем-кось, пойдем домой, в теплушко… Вовка телеграмм-то отбил. Поди уж, штаны насквозь изъелозил, тебя ожидаючи.
   
          Пробыл Витька у бабки два дня и засобирался назад, в детдом. В ненавистный, чужой, до безобразия богатый и сытый дом, где все воспитанники обязаны ходить строем и хором благодарить Родину за счастливое детство… Бабка напекла картофельных драников, натомила в духовке кружочки сахарной свеклы – лучшего горбачевского лакомства. Когда приспела пора прощаться, бабка прослезилась:
   
        -Мож, останешься до Крещенья-то? День рождения твой справили бы, а тады и с Господцем… Чего ж тут до послезавтрева-то не обождать?.. Не увижу ить я тебя больше, ох, не увижу, сыночка моя горькая! – запричитала она, стоя перед Витькой с опущенными руками, маленькая, худенькая – в чем душа…- и пытаясь поймать взглядом его глаза, которые мальчишка упрямо отводил в сторону.
    
       А на Витьку вновь накатила горькая обида, и унять ее он был не в силах. За те полгода, что жил он в детдоме, отыскался след одного из бабкиных сыновей, Пимена Ананьевича Дунаева. Командир танкового полка Пимен Дунаев погиб при освобождении Белграда и стал посмертно национальным героем Югославии. Из посольства о том пришла в Горбачи бумага, и теперь бабка получала аж целых девятьсот рублей пенсии за погибшего кормильца. То есть, девяносто рублей после хрущевской реформы, но это не важно. Все равно на такие деньги не то что вдвоем, впятером кормиться и одеваться-обуваться можно. Бабка ведь обещала забрать его из детдома, как жизнь улучшится, а вот не забрала.
                
                                             Х            Х            Х
    
       Умерла бабушка Татьяна как раз на Крещенье, 19 января 1961 года, в день, когда Витьке исполнилось четырнадцать лет. Тетя Вера привезла через неделю после похорон последний бабушкин подарок Витьке: наручные часы «Победа» и сто пятьдесят рублей денег, собранных старухой для правнука. Тетя Вера плакала, гладила Витьку по голове и все повторяла-повторяла:
   

        - Ты помни ее, бабушку-то свою. Святая она у тебя была. Рак ведь ее съедал, а то б нипочем  тебя сюда не отдала. Ты живи и помни ее. А жить здесь можно. Глянь-ка, вон, гречкой даже кормят…