Пир императора Никифора

    В середине осени в Новый Рим прибыл посол Священной Римской империи германского народа епископ кремонский Лиутпранд. Ему предстояло добиться согласия на брак сына императора Оттона с одной из сестёр усопшего императора Романа, всё равно с какой, а в качестве приданного получить недавно завоёванную германцами Апулию, а ещё лучше вообще всю Южную Италию.
  Но Священная Римская Империя германских варваров звучит нелепо и оскорбительно для ромеев. Про земли Южной Италии, населёнными греками и говорить нечего – это прямой вызов.
  К послу относились соответственно – оказали крайне недружественный приём, унизить старались на каждом шагу, разве что только не били.
  В конце декабря император Никифор Фока пригласил епископа Лиутпранда на пир. И что поразительно – только его одного, без свиты и какого было сопровождения. Посадили вдали от василевса, пятнадцатым по счёту, как он потом посчитал, а скатерть перед ним постелить видно забыли. Но вино наливать не забывали. На столе стояли чаши с оливковым маслом, куда греки макали хлеб, и чаши с любимым греками рыбным соусом. От рыбного смрада у епископа кружилась голова. Но Лиутпранда василевс видел хорошо и во время пира его не забывал.
  - Ну, скажи германец, как там поживает ваш самозваный император? – спросил Никифор, весело сверкая глазами. – Ещё не представился?
  - Уезжал, император был жив, – со смирением сказал епископ. – Да продлит Господь дни его жизни! И почему самозваный? Его сам Папа Римский короновал.
  - Которого он, в знак благодарности, довёл до могилы, – ревел насмешливый бас Фоки.
  - Зато сейчас тринадцатого Иоанна, Папу Римского, держит в кулаке, – сообщил Никифор Эксакионит.
  - Что-что, а благодарными германцы быть умеют, – подхватил Иоанн Цимисхий. – Сделаешь им добро, они обязательно злом ответят.
  - Ты заблуждаешься, почтенный господин Иоанн, – ответил Лиутпранд, - мы народ благодарный и богобоязненный.
  - Да, - сказал Никифор, – до того Бога боятся, что не побоялись Папу назвать наместником апостола Петра. Не богохульство ли это, кир епископ?
  - Не богохульство, а по праву, – возразил Лиутпранд, – апостол Пётр был первым епископом Рима.
  - Врёшь! – жёстко сказал Никифор. – Не был апостол Пётр никогда в Риме, в этом вертепе разврата! Это вы, германцы, всё придумали. Он проповедовал у нас, здесь на Востоке. Вы и строчку последнюю из молитвы «Отче наш» выкинули. «Ибо Твое есть Царство и сила и слава, во веки веков, аминь». Царство Божье на земле у вас уже? Да? Гордыня это. Гордыня! Не от Бога то. Проклянёт вас Господь за дела ваши злые.
  Глаза у Никифора горели не добрым огнём, но он перекрестился, взял себя в руки, успокоился.
  Епископ хотел вроде что-то возразить ему, но василевс прервал его:
  - Ладно, не будем философствовать о Боге и апостолах его, ибо все мы грешны. Расскажи лучше о войске твоего повелителя и об оружии их.
  - Мой господин – Папа Римский Иоанн ХIII …
  - Да, – согласился Никифор, - а его повелитель – архонт Оттон. Рассказывай.
  И епископ стал подробно, как знал, рассказывать о германской армии, оружии и союзниках, преувеличивая всё, что мог и как мог. Рассказ его постоянно прерывался едкими замечаниями греков. Наконец Никифор Фока не выдержал и сказал, презрительно кривя верхнюю губу:
  - Ты всё лжёшь! Не умеют воины твоего архонта сражаться ни верхом, ни в пешем строю. Они боятся умереть от железа. И всеми силами пытаются защититься, и навешивают на себя излишнюю броню. Но размер их щитов и нагрудных пластин, длина мечей и тяжесть шлемов не позволяют им сражаться не тем ни другим способом. Если уж ты идёшь в бой, ты не должен бояться умереть. Если уж боишься, то сиди лучше дома. И защита из железа не поможет, если нет твёрдости духа. Никифор Эксакионит это проверил на твоих германцах. А мы все видели мусульман в бою. Которые почти без доспехов, с кривыми мечами такие чудеса храбрости вытворяют, что и не снилось вашим германцам.
  Епископ не нашёлся, что ответить, а Никифор Фока продолжил:
  - Обжорство – вот ваш кумир, а смелостью является пьянство, храбрость германцев – как ветер. Трезвость – для вас слабость, воздержанность – страх. Нет у твоего господина и могучего флота на море. А у Нового Рима флот могучий. Я могу опустошить прибрежные города, обратить их в пепел! Я спрашиваю тебя, епископ: «Может ли твой господин хотя бы на суше противостоять нас со своими убогими силами?» Я не говорю про пир. На пиру вы нас переедите и перепьёте.
  - Храбрые римляне… - начал было Лиутпранд, но василевс его перебил.
  - Какие вы римляне? Это мы по праву называем себя римлянами. А вы варвары-германцы, лангобарды. А лангобардов били все, кому не лень. И мы будем.
  Епископ Кремоны утешал себя мыслью, что император греков пьян, и возражать ему не стоит. Но в глубине души, Лиутпранд понимал, что Никифор Фока говорит правду, но эта правда не нужна была епископу.
  И вот в это время на пиру появились послы болгар.
  В Большой Дворец болгарское посольство прибыло к вечеру, прямо сразу на пир. Оделись скромно. Не было на них ни золота, ни серебра, а только медь и бронза, начищенная и сверкавшая как золото. Встретили на пиру их с почестями, посадили по правую руку от василевса Никифора.
  - Отдыхайте, гости, с дороги, - гостеприимно сказал василевс Никифор, - о делах ещё будет время поговорить.
  Лев Фока, брат василевса поднял чашу с вином и провозгласил:
  - За брата нашего василевса Болгарии Петра.
  Это всё посол императора Священной Римской империи Оттона, епископ Лиутпранд стерпеть уже не мог, здравица василевса Болгарии была последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Он встал и гордо покинул пир.
  Но далеко ему уйти не дали. Лиупранда догнали брат василевса Лев Фока и Симион, начальник канцелярии василевса.
  - Откуда такое неуважение к особе императора? – взревел Лев. – У вас, у германцев, тоже можно покинуть пир вашего архонта, когда захочется?
  - Мой господин не архонт, а император, – гордо ответил Лиутпранд.
  - У варваров не может быть империи, а, значить, и императора, - поморщился Лев Фока.
  - Это ещё одно оскорбление, - справедливо возмутился епископ Кремоны. – А кого вы посадили за стол выше меня? Они не варвары? Бритые наголо, опоясанные бронзовой цепью, давно ли они приняли Закон Божий, эти мерзкие дикари?
  - Вот здесь я вынужден с тобой согласиться, епископ, – сказал Лев, - эти скифы действительно мерзкие дикари. И находиться с ними за одним столом истинному ромею противно.
  - Тогда почему император посадил их на почётные места?
  - А по-другому василевс поступить и не мог, - стал пояснять Лиутпранду начальник канцелярии Симеон. – Когда Пётр, василевс болгар женился на дочери Христофора, старшего сына василевса Романа Лакапина, была издана и подписана симфония, то есть соглашение, клятвенно подтверждённое, о том, что болгарские послы должны пользоваться в нашей державе предпочтением, уважением и почётом перед послами всех прочих народов. И германцы не исключение. Да, болгарский посол острижен по-варварски, наверняка не мыт и опоясан бронзовой цепью, он всё же патрикий и сын василевса Петра. Что ещё оставалось делать василевсу Никифору? Нарушить клятву, данную перед Господом? Скажи, епископ.
  - Разумеется – нет. Клятва перед Господом – священна. Но вы называете Петра василевсом, а моего императора так называть упорно отказываетесь!
  - Болгары наши исконные враги вот уже четыреста лет, - сказал Лев Фока, - да, при василевсе Романе Лакапине мы были вынуждены признать за ними этот титул. Одержим победу над мусульманами, займёмся болгарами и снимем с них этот титул. Василес может быть только один – василевс Нового Рима. Не обижайся, епископ. Возвращайся. Но василевс и мы лично считаем, что неправильно предпочесть болгарину епископа, особенно франкского, поэтому тебе будут подаваться блюда и вина лучшие из лучших.
  - А если я не соглашусь?
  - Тогда тебе лучше немедленно покинуть Новый Рим. Ты оскорбил василевса.
  Епископу пришлось подчиниться, и он получил от василевса восхитительно вкусного гуся, начинённого чесноком и луком, и пропитанным рыбным соусом. Епископ остался если и не недовольным, то, по крайней мере, успокоенным.
  Пир продолжался.