Сколько французов осталось в России после Отечественной войны 1812 года?

Едва ли кто-то помнит из углублённого курса отечественной истории, что далеко не все солдаты наполеоновской армии после целой серии поражений в России в 1812 году вернулись на родину. Огромная часть из тех военных, увы, так и не добралась до Франции…

Дабы не пугать самых впечатлительных читателей, сразу оговоримся, что речь ниже пойдёт не о жертвах Отечественной войны 1812 года со стороны французов, а лишь о тех из «завоевателей», которые по тем или иным причинам не пожелали возвращаться во Францию с остатками разбитой армии, а навсегда осели в России. Ибо, как свидетельствуют исторические источники, из общего количества огромной, более чем полумиллионной наполеоновской армии, вторгшейся в Россию, значительная часть побеждённых вполне осознанно и без принуждения осталась доживать свой век в границах Российской империи…

После формального упоения от взятия Москвы (которая, напомним, в тот момент не являлась столицей империи) всему французскому генералитету стало ясно, что это достижение или условная победа, являлась, по сути, победой Пирровой. Москва горела и была не пригодна для зимовки, коммуникации наполеоновской армии были растянуты на тысячи километров, к зимней кампании в условиях российских морозов, войска были не готовы, в фактическом тылу находилась полностью укомплектованная регулярная российская армия, везде, где только можно французские обозы с продовольствием и амуницией подвергались нападениям партизан и прочих «неравнодушных граждан»… Фактически все тактические преимущества находились на стороне противника, а именно: на стороне Российской империи… и чтобы сохранить армию, Наполеон решил отступать.

Но то, что началось, как полноценное спланированное отступление огромной армии в начале сентября 1812 года, к концу осени того же года превратилось в паническое бегство разрозненных частей, групп солдат и просто одиночек-дезертиров, рассеянных по всей западной части Российской империи.

Огромная часть отступающих была взята в плен регулярной российской армией. Цифры попавших в плен французов сильно разнятся, но по оценкам разных источников колеблются в пределах от 110 000 до 200 000 человек. Увы, часть из них (предположительно до 60 000 человек) от ран, болезней и обморожений умерли в российском плену.

Осень была очень холодная. Морозы ударили раньше обычного. Французы же были экипированы по-летнему или максимум готовы к более мягкой климатически европейской зиме. Запасов продовольствия не было или хронически не хватало даже на минимальный ежедневный рацион, и огромное число тех самых «шаромыжников»-попрошаек вынуждены были на зиму осесть в российских городах и сёлах, чтобы в прямом смысле насмерть не замёрзнуть по пути во Францию…

В исследовании Т. А. Мошиной и Н. А. Гутиной «Нескорое возвращение на родину» приводятся следующие воспоминания очевидцев того отступления: «Многие пережившие русскую кампанию считали, что путь от Березины до Вильны был самым странным испытанием в их жизни, проверкой их человеческих качеств. По словам очевидцев, «более жестокого эгоизма, большего равнодушия к товарищам и даже друзьям» им не приходилось испытывать. Голод и нужда низводили одних «до состояния животных», других сводили с ума, третьих, лишённых носов, ушей, мышц кистей, делали живыми мертвецами».

Штабной офицер российской армии Н. Н. Муравьёв свидетельствовал, что до самой Вильны его полк продвигался среди отставших от армии неприятелей, окружавших их и просивших хлеба. Случалось, что обессиленные солдаты двух армий даже ночевали вместе в редких, оставшихся от пожарищ, избах. «...на подступах к Вильне все дороги были завалены трупами. В самом городе от болезней умерло около 10 тыс. чел… даже воздух был столь тяжёл, что страшно им было дышать… Пленных становилось всё больше. Многие стали предпочитать плен голоду, холоду и казацким пикам, и «почитали себя счастливыми и защищёнными», находясь в плену. Некоторые даже требовали, чтобы их брали в плен. Бывали случаи, что одна баба с палкой гнала целую толпу беспомощных неприятелей».

В том же исследовании «Нескорое возвращение на родину» авторами приводятся данные о том, что: «…неизвестно, как сложились судьбы большинства пленных, среди которых только генералов было около пятидесяти. По разным данным, из 200 тысяч пленных в апреле 1815 года на родину вернулось лишь около 30 тысяч».

Происходили и откровенно курьёзные случаи (если можно описать этим выражением те лишения, через которые прошли отступающие французы), когда люди выжили только благодаря тому, что попали в плен и до конца жизни остались благодарны русским за своё спасение: «…какой бы тяжёлой ни была жизнь, пленные не роптали. Четверо пленных: Ж. Бенуа (22 полк), Л. Бурден, С. Борелль и А. Дорбон (8 кирасирский полк) прошли через весь ад отступления и «тартарные» мучения со своими жёнами, одной из которых – Жюли-Жюстин Дорбон было только 18 лет. 13 марта 1814 г. у супругов Борелль родилась в Пудоже дочка. Её назвали Дарьей и, по желанию родителей, крестили в православную веру…».

Но пережив зиму в России, многие французы опасались возвращаться на родину. Либо боясь быть объявленными дезертирами, либо не желая опять попасть в армию и заново пережить весь ужас голода и лишений военных компаний.

Как гласит то же исследование: «Многие остались и обосновались в России. По данным 1837 г. больше всего их оказалось в Москве и Московской губернии – 3229 чел. (купцы, приказчики, гувернёры, ремесленники, мастеровые)».
Тысячи бывших военных не спешили во Францию. Даже в плену им был обеспечен хотя и скудный, но всё же полноценный паёк, более того, была доступна возможность подрабатывать, снимать отдельное жильё и даже жениться, если у кого-то возникало такое желание.

Со временем многие французы по тем или иным причинам приняли российское гражданство. Точная цифра новых граждан России весьма спорна, но, по разным оценкам, российское подданство приняли до 60 000 бывших участников наполеоновского вторжения в Россию.

Тем не менее, даже научившись говорить по-русски, они заметно выделялись французским акцентом. А незлобивый в целом русский народ так и продолжил иронично называть всех оставшихся в России французов «шаромыжниками».

Тем не менее часть из тех самых «шаромыжников» всё же вернулась на родину. Но послужила этому не неизбывная тяга к родине, а, скорее, ужесточение государственного режима в Российской империи после попытки военного переворота в стране, а именно: восстания декабристов на Сенатской площади Санкт-Петербурга в декабре 1825 года и начавшихся после этого «проверок благонадёжности» буквально всех и вся, а также заметных притеснений гражданских прав в стране, которые коснулись и «шаромыжников».

Как действительно уникальный исторический курьёз можно упомянуть и о, пожалуй, самом известном в русской истории «шаромыжнике», Жане-Батисте Николя Савене (взявшем впоследствии русское имя Николай Андреевич Савин), который навсегда остался в России после отступления/бегства наполеоновской армии.

Точный год его рождения неизвестен, но по разным данным (которые, увы, не могут быть ничем подтверждены), на момент смерти 29 ноября 1894 года в Саратове, ему было 126 лет (!!!). А значит, родился он предположительно в 1768 году. Хотя, по его собственным заявлениям, сам он сомневался в этой дате своего рождения и относил своё появление на свет то ли к 1787, то ли к 1792 году. Но даже в этом случае, Жан-Батист Николя Савен прожил исключительно длинную жизнь либо в 107 лет, либо в 102 года!

Тем не менее с тем же успехом Жана-Батиста Николя Савена можно считать одним из первых и самых известных «авантюристов» в русской истории. Слишком много его рассказов о себе либо не подтверждались, либо по косвенным признакам выглядели откровенно сомнительными.

Рассказы Савена о том, что он преподавал французский во Франции, вызывали сомнение, так как по-французски он писал с большим количеством грамматических ошибок, что выдавало в нём, как минимум, человека с невысоким уровнем академического образования. Иезуитский колледж, в котором он учился, по его собственным словам, как свидетельствуют исторические источники, был закрыт за шесть лет до самой ранней из возможных дат рождения Савена. Участие его буквально во всех ранних наполеоновских кампаниях также неоднократно ставилось под сомнение, так как по спискам того полка, где он якобы служил, человека с таким именем не значилось. Существовало и ещё немало откровенных нестыковок между его «официальной биографией», рассказанной им самим и историческими документами той эпохи. Единственное, что можно было точно подтвердить из военной биографии Савена, было то, что он действительно участвовал в таких крупных сражениях, как Бородинское и в трагической для французской армии битве на реке Березине, где его и взяли в плен.

С падением наполеоновской империи и реставрацией монархии во Франции, правительство Российской империи предложило всем бывшим военнопленным возможность вернуться на родину, если у кого-то возникнет такое желание. Однако Савену возвращаться было фактически некуда: во Франции у него не осталось ни семьи, ни дома, ни даже близких родственников. Вероятно, именно тогда он и принял окончательное решение навсегда осесть в России.

После пленения Савена интернировали в Саратов. Поначалу он давал уроки фехтования офицерам саратовского гарнизона, а затем выдержал экзамен на возможность преподавать французский детям местных дворян. Чем он и занимался большую часть своей жизни, уйдя на покой лишь через 60 лет, в 1874 году в очень преклонном возрасте.

Там же в Саратове в 1816 году Савен женился на дочери местного купца, где в браке у пары родилось четверо детей.

Единственное, чему Савен навсегда остался верен, была католическая вера, которую он не сменил на православие до самой смерти.

Тем не менее о французском долгожителе и одновременно самом известном «шаромыжнике» Российской империи помнили и во Франции. В 1894 году, то есть буквально в последний год жизни Жана-Батиста Николя Савена или, что будет более точным: уже российского подданного Николая Андреевича Савина, на его имя из Франции пришла бандероль, с которой находилась медаль Святой Елены и официальная грамота за подписью военного министра Франции. С бандеролью пришло такое же официальное уведомление, где говорилось о том, что Жану-Батисту Николя Савену французское правительство назначило официальную пожизненную пенсию…

Такова была жизнь самого известного «шаромыжника», которому волею судеб и в силу возраста суждено было стать последним очевидцем наполеоновского вторжения в Россию и последним участником Отечественной войны 1812 года (опять же – «последним очевидцем» со стороны французской армии… Ибо как свидетельствуют исторические источники, последний участник Бородинского сражения со стороны Русской императорской армии, а значит, и последний фактический участник Отечественной войны 1812 года умер в очень преклонном возрасте 117 лет в 1912 году)…