«Вот это любовь» 2-й тур 2-я группа 2-й поединок

Сегодня, одновременно выставляю два поединка в этой группе. Кто зашёл на этот поединок, зайдите сразу на 1-й и проголосуйте за оба поединка.
Тема – любовь. Рассказы о любви между мужчиной и женщиной. Эротика (не порнография) приветствуется. Если немного мистики или фантастики – ничего страшного.
Объём:
Верхний предел – 20000 знаков с пробелами
Нижний предел – 5000 знаков без пробела

Оценивать поединки может любой автор Фабулы, независимо писатель он или поэт. То есть любой автор Фабулы, независимо от того, участвует он в конкурсах или нет, может проголосовать за понравившийся рассказ. И его мнение будет учтено.

Не имеют право голосовать:
1) Гости
2) Анонимы
3) Клоны

Оценивать рассказы следует, примерно, по таким критериям.
Содержание: соответствие, сюжет, интрига, концовка. Не обращая внимания на буквы, словно вы смотрите фильм.
Повествование: стиль, герои, эмоции, ошибки. То есть, то, что зависит от автора.
Каждый голосующий имеет права каждому автору поставить 0, 1 или 2 балла, по принципу:
0 баллов – рассказ не очень;
1 балл – нормальный рассказ;
2 балла – рассказ хороший.
То есть, все возможные оценки: 2:2,  2:1,  1:2, 2:0,  0:2  1:1,  1:0,  0:1,  0:0.
Не забудьте указать в пользу какого рассказа.
За победу в поединке даётся 2 очка, за ничью – 1 очко, за проигрыш – 0 очков.

ГОЛОСОВАТЬ В СВОИХ ПОЕДИНКАХ, КОММЕНТИРОВАТЬ СВОИ ПОЕДИНКИ ДО ОБЪЯВЛЕНИЯ РЕЗУЛЬТАТА – НЕЛЬЗЯ!!!
ПОЖАЛУЙСТА, СОБЛЮДАЙТЕ ЭТО УСЛОВИЕ!!!

Итак, в этом поединке встречаются рассказы «Скользкий день» и «Я молился».



Скользкий день

Дождь медленно накрапывает, размывая лёд. Также медленно передвигаются люди, опасаясь потерять точку опоры, ускользающую из-под ног. Нога, прикасаясь к земле, не обнаружив привычное заземление, скользит дальше, руки хватаются за воздух, но и здесь опоры нет. Беспомощное тело, без поддержки земли и неба, шуршащим мешком падает вниз, распластываясь, но тут же обретая то самое равновесие, тщетно которое искали ноги до этого. Боль от ушиба и мокрая одежда, не мешают ощущению, что планета всё же никуда не пропала, и всё также держит нас на своей поверхности, а небо, даже в своей серости, пролитой дождём, выражает соучастие происходящему и шлёт привет.
На этот раз таким распластанным телом «повезло» стать Никите, студенту местного техникума, учащемуся последнего курса, торопившемуся на свои занятия к положенному времени. Он опаздывал, а потому не особо следил за равновесием, стремясь быстрее преодолеть расстояние до учебного заведения, обещавшего сделать из него в будущем востребованного специалиста.
Всё бы ничего, и трудности в освоении нового, и периодические конфликты с соучениками, но главной трудностью Никиты было долго вынашиваемое признание в любви Анне, которая сидела вместе с Марком. Поговаривали, что у них не только учебное времяпровождение, что и после учебных часов, они продолжают своё общение, в том и состояла сложность. На фоне Марка Никита казался менее заметным, более прозаичным и «приземлённым», более обыденным. У него был не просто соперник, а соперник, который пользовался вниманием любимой девушки, что и огорчало. Окружающие тайной влюблённости Никиты скорее сочувствовали, чем осуждали, все же знают – сердцу не прикажешь. Но Марка это несколько нервировало, хоть особых поводов для ревности у него и не было – Анна, казалось, совсем не замечает влюблённого в неё парня. Возможно, что свои собственные дела занимали её куда больше, чем чужие, тщательно скрываемые, чувства, даже направленные на неё. С другой стороны, если Марк оказывал ей внимание явно, то о чувствах Никиты можно было только смутно догадываться…
Но, если Анна не обращала внимания на сердечные терзания сокурсника, то Марк и замечал всё, и видел их.  Видимо поговорка «Лучшее враг хорошего» родилась не на пустом месте, и сегодня на одном из очередных занятий Никиту ожидал «сюрприз». Учащихся внезапно по команде подняли по стойке смирно, появившиеся в дверях преподаватель с прошлой «пары» в совокупности с директрисой заведения. Всех попросили выложить на стол вещи из сумок и рюкзаков – у преподавателя после занятий вдруг исчез кошелёк с карточками и деньгами, бережно хранимыми для только ему ведомых целей. Каково же было удивление самого Никиты, когда злополучный кошелёк нашёлся именно в его рюкзаке. Пока он недоумённо смотрел на коричневый пухлый образец ширпотреба, переводящего его из разряда просто ученика в разряд злодея, Анна, бросила случайный взгляд  на Марка, и заметила весёлые чёртики в глазах парня. Когда все сели на места, а Никиту попросили на выход с вещами, она тихо спросила, сидящего с ней рядом: «Это твоя работа?»
- С чего бы это? Парнишка заигрался! Я-то тут причём?
Получив резкий ответ, Анна призадумалась. С одной стороны, обвинять Марка в том, что это он подбросил кошелёк Никите, основываясь только на мимолётном взгляде, было не разумно, с другой стороны, она доверяла себе и своим впечатлениям от людей и обстоятельств, редко ошибаясь в подоплёке событий.
Хотя Никите и удалось с большим трудом убедить преподавателя, что к краже он не имеет отношения, его взяли на заметку. И преподавательский состав, и соученики начали с этого дня его слегка игнорировать, и даже обходить стороной, словно он болен опасной болезнью.
Но нет худа без добра: к Никите, пытавшемуся «держать лицо» на фоне произошедшего, подошла Анна с просьбой поговорить. Парень про себя поблагодарил судьбу, которая подбросила ему кошелёк, за возможность общения с любимым объектом, пусть даже на тему к любви отношения не имеющую. Так казалось.
- Послушай, Никит, я знаю, что ты не виноват, и думаю, это дело рук Марка. Мне так показалось, во всяком случае, - начала девушка разговор, немного нервничая.
- Да, пожалуй! В мои принципы воровство не входит, - сдержанно и как-то спокойно ответил ей Никита.
Анна, ожидавшая какой-то другой реакции, удивлённо взглянула на него  и выпалила:
- Но ты что-то будешь с этим делать? Как-то оправдывать себя, обелять в конце концов?
- Зачем? Доказательств у меня нет. Перед собой моя совесть чиста, а для других пусть я буду вором – это не имеет особого значения. Я, как смог, объяснил, что не имею к этому отношения!
- Но с Марком ты не будешь разговаривать на эту тему?
- Я с ним уже поговорил. Вернее он со мной. Он подходил и сообщил, как бы между прочим, что если я буду пытаться уделять внимание одной девушке, со мной ещё не то произойдёт, у него фантазии хватит.
- Какой девушке? – вырвалось у Анны, хотя она уже знала ответ на свой вопрос.
- Тебе, - снова спокойно ответил Никита.
Анна быстро глянула ему в глаза и, слегка смутившись от пронзившей её догадки о глубинных чувствах парня, молчаливо отступила. Мысли воздушными змейками клубились в её русоволосой голове, обгоняя одну за другой. На миловидном лице девушки волной пробежала череда эмоций. И вроде бы ничего особенного не произошло, однако тело и душа одного человека, недавно потерявшего опору в правде и справедливости, вновь обрело «почву под ногами». И Анна, и Никита почувствовали, что всё изменилось.
На следующий день они сидели вместе. Демонстративно! Невзирая на удивлённые взгляды и перешёптывания окружающих, не совсем понимающих то, что происходит. И теперь «скользкий день» наступил для Марка. Он сидел, злобно уставившись в одну точку на стене, чувствуя, как пол под ним становится липкой массой, уже не способной быть той опорой, которая нужна для устойчивого положения, а то, что вчера казалось незыблемым, неизменным, сегодня исчезало в пространстве, оставляя после себя только пустоту.



Я молился

Предисловие:
«Я молился, чтобы она не смогла больше жить без меня»
А. Гавальда



Я молился. Хотел этого больше всего на свете. И боялся одновременно с такой же силой. Что мог сказать своим детям? «Папочка сейчас сообщит новость, которая вас расстроит»? Это я бы произнес «расстроит». Или, например, «опечалит». А подумал: «Убьет. Вместе с вашей мамой». Я молился, чтобы убить свою семью. Разумеется, морально.
Я делал это, поднимаясь в лифте на восемнадцатый этаж, где ждала любовь, одновременно удаляясь от единственной ценности своей сорокалетней жизни – семьи. Насколько это сокровище было значимым, настолько и тяжелым. Я ощущал себя путником, обремененным ношей и знающим, что все привалы позади. Клоуном, лицо которого разделено на две части – темную и светлую. Я решал задачу, у которой по определению не могло быть решения. Потому что все упиралось в понятие «измена». Мог ли я изменить? Жене? Любви? Себе? Я нашел бы в себе силы, если бы знал ответ.
Я рассматривал стены кабины лифта, имитирующие полированное дерево. Углы, закругленные мраком. Свое тусклое отражение с опрокинутым лицом. Здесь было можно не следить за его выражением, изменив привычке скрывать свои чувства. Сколько себя помнил, играл роли мужа, отца, руководителя, позабыв, кем был изначально. И когда встретил женщину, которая перевернула мою душу, перетрясла, как старую перину, навела порядок, вдруг понял, кто я такой и каково быть собой. Вспомнил вкус счастья, собирающегося в уголках ее губ каплями подтаявшего ванильного мороженного.
Легкий толчок отвлек от мыслей. Мрак выполз из углов. Лифт остановился. Между прошлым и настоящим. Долгом и любовью. Надеждой и обреченностью. Где-то в районе девятого этажа. Я застрял, ведь я молился. Бог услышал и дал передышку. Возможность подумать и принять решение, которое ждала сегодня она, моя любимая.
Снаружи суетились, разговаривали. Этого я не слышал. Я видел ветку цветущего абрикоса, проникшую бело-розовым облаком в комнату. Ситцевую занавеску, с которой заигрывал майский ветер, бесстыдно задирая ей подол. Шепот любимой звучал хрипловато: «Мы вернемся сюда, когда созреют абрикосы?». Он дразнил и провоцировал, щекотал нервы, как ее волосы - мой нос. Я желал, чтобы время остановилось. Я наслаждался:

осколками разбитого зеркала,
вздохами старого рояля,
серым шлейфом дороги,
оголенным проводом прикосновения,
подушечками пальцев по векам,
печалью, стекающей
разноцветными жемчужинами с лица,
душой, воспаряющей ввысь радугой,
шепотом, сплетенным скрипом старых пружин,
биением нашего сердца,
рукой в руке,
душой в душе.
Глотком воды в пустыне.

Я был маленьким мальчиком, знающим, что такое счастье. Счастье ловить капли ванильного мороженного, падавшие с ее губ.
«Мы обязательно вернемся сюда, когда созреют абрикосы» - обещал я тогда. А сейчас она ждала меня в съемной комнатке на восемнадцатом этаже, где в темной оконной раме висела заставка городского пейзажа. И не цветущая ветка билась о стекло, а ворчали тросы в шахте лифта.
«Я не позволю никому сделать меня несчастной! Что будет с нами?» - спрашивала она. Другая бы стеснялась, ждала и терпела. Но не она.
Я ехал ответить на этот вопрос. Еще на первом этаже решения не было. Когда зажегся свет, я, не раздумывая, нажал кнопку.

Прошло десять лет. Моя жизнь прожита. Хочется сказать «кончена». Но в ней было время, когда я молился. С той женщиной мы больше не виделись с памятного дня, когда я застрял в лифте. Она нашла силы жить без меня. Не я - она. Приняв, что «на чужом несчастье…». Уступив свое