- Ну что там еще? – отец Фернандо оторвался от свитков. Приговоры, доносы, опять приговоры…Ведьмы, еретики, колдуны.
- Ведьма, - брат Алонсо склоняется в почтительном поклоне. Опять. Какая-то эпидемия. Фернандо отложил перо и прикрыл глаза. Десять лет он является карающей рукой Господа – точнее, обличающей. Выносит приговор суд во главе с епископом; а карает огонь и толпа; ревущая, любящая кровь и впадающая в экстаз, когда очередная жертва извивается в пламени. Десять долгих лет – и эта рука устала.
Отец Фернандо безупречен; и не найти более неподкупного дознавателя во всем королевстве. Он устало произносит:
- Введите….
Два черных безликих балдахина волокут деву. Растрепанную, в рваном платье, испуганную. Фернандо пробегает глазами донос. Все как положено – два свидетеля; трое спятивших юношей – не иначе, как колдовство. Он поднимает тяжелый взгляд:
- Говори.
Девушка молчит; неестественно яркие голубые глаза, тонкие подрагивающие губы, кроткий взгляд. « Клянусь небом; я скорее подумал бы, что это ангел….» Фернандо всматривается. Где-то знаком ему этот облик, дышащий чистотой и такой гармонией. Ах, да, фреска неизвестного мастера; Фернандо подолгу стоял у нее, не в силах оторваться.
- Говори, дитя, - мягко повторяет он.
Алонсо встревает:
- Свидетели видели, как она варила зелье. Притом один из юношей его пил. После этого он бросился со скалы…
- Так? – тень закрыла лицо Фернандо.
- Нет, святой отец, - зазвенел голос под сводами, - нет… Он клялся в любви – а я… - Она всхлипнула. – Я ему отказала. Если б я знала, что он решится на такое…. – Ее плечи вздрагивают.
- А что за зелье?
- Это травы; просто травы, - она улыбнулась; и ее улыбка светла и ясна. – Он болел; мы дружили. Я поила его отваром от кашля. Потом он как будто сошел с ума. Все в любви мне объяснялся.
- Она призналась, - поднял руку Алонсо. – Все очевидно.
- Подожди, - с раздражением смотрит Фернандо. – А что другие?
- Другие? Другие тоже, – она не знает, что ответить.
- Другие, - усмехается Алонсо. – Другие, верные сыны церкви раньше, сейчас готовы продать душу за нее… - Он кивает на ведьму. - Родственники убиты горем и справедливо взывают к нам. Один, между прочем, королевской крови – племянник адмирала Эстебана. Бедняга лишь раз взглянул на нее – и лишился разума.
Фернандо застывает.
- Подойди ближе, - он глядит вплотную. И что-то в ней все-таки есть; и это есть божественно-дьявольское. Полураскрытые потрескавшиеся губы; глаза цвета моря, огромные, затягивающие в себя и …Не понять; но что точно – от этой девчонки и сам епископ, будь он помоложе, мог бы потерять голову. Что-то есть в этом беззащитном облике, страшном в своей красоте. И чем дольше смотришь…. Он откашлялся.
- Тебе лучше сказать все и уповать на милосердие Бога, дитя мое, - Фернандо вдруг понимает, что ищет малейшую зацепку, чтобы спасти девчонку. Он уже знает – отправь ее на костер и … Случится непоправимое. С ним; не с ней. Ее просто сожгут – одной вязанкой хвороста станет меньше.
- Да уж, лучше сказать, - усмехается Алонсо. И от его усмешки девушку бросает в озноб. – Когда тебя посадят в кресло для ведьм или щипцами начнут отрывать грудь…
- Ну хватит, - Фернандо стучит по столу. – Уведите ее; мне надо тщательней разобраться в этом деле.
Алонсо кинул молниеносный удивленный взгляд. Все уходят. Фернандо один; и перед его глазами стоят ее, полные отчаяния, умоляющие….Разум еле слышно пытается шептать: - Племянник Эстебана. Она обречена.
- Нет, - хрипит Фернандо, - это ошибка….
Он не спит день, второй, третий. Приговоры и доносы расплываются перед глазами; больными, как будто набитыми стеклами. А ночью встают лица тех, кого он отправил в чистилище. И судорогой дергает мысль: « А что, если я ошибался?» Нет, ему не в чем каяться. Все, что он делал – во имя истинной веры. Бог тому первый судья. И тугие кошельки никогда не меняли его решения – каков бы сан не был просящего. Но он всего лишь человек. Нет, отмахивается совесть, ты все делал правильно. Но тогда откуда этот липкий ужас? И ее взгляд, рвущий сердце на куски. Разум стучится, пытаясь подсказать какую-то деталь, но Фернандо глух.
- Ну как, дитя, ты признаешься? – деваться некуда; это дело на контроле у епископа.
- В чем? – и Фернандо хочется выть от ее детской непонятливости.
Он уткнулся в бумаги.
- Идем, - буркнул Алонсо. Она зашлепала босыми ногами, обернувшись; Фернандо сжал зубы, стараясь не попасть в голубые лучи…..Величавый покой свода разрезал крик; пронзительный, дикий.
- Хватит, хватит, - он влетел в пыточную. Оттолкнул мерзкого, с засохшими пятнами крови урода. – Хватит, - уже более спокойно продолжил он. – Час – и она во всем сознается. Выйдите все.
- Что с тобой, святой отец? – Алонсо глядит чуть насмешливо. – Эта ведьма особая?
- Оставьте нас, - твердо сказал Фернандо. – Завтра я вынесу решение.
- Ладно; у меня полно дел и без нее, - Алонсо забрал урода.
- Я не ведьма; я не ведьма; я не … - она повторяет, сбиваясь на плач. Фернандо медленно подошел; его руки нерешительно обнимают девчонку. Одинокая слеза срывается с века и бежит по морщинистой щеке. И он понимает – если надо, сам ступит вместо нее в огонь.
- Спасите; я знаю, вы можете, - и он любуется морем глаз; синевой непорочности. И всего лишь на миг – ему кажется, по другому быть не может – в море синевы мелькает что-то едкое; вспышка колючего торжества. Разум опять тихо стучится; но…. Голубое море легко его проглатывает. Это все от проклятой бессонницы. И снова – голубая чистота; они стоят, обнявшись.
- Ты придешь завтра? – Детское личико просит защиты. Трогательный, доверчивый взгляд сырых покрасневших глаз. « Надо быть полным олухом, чтобы в этом ребенке увидеть ведьму…»
- Конечно, дитя, конечно, - Фернандо гладит ее волосы. Первую ночь он спал хорошо. Лишь раз он вздрогнул; и опять это чувство – странное, перышком щекочущее голову где-то на границе сознания…
В камеру к ведьме входят трое.
- Жить хочешь? – Алонсо склонился; дева стучит зубами.
- Ну, что там с ведьмой – епископ ждет, - Алонсо, хмурый и неумолимый, тревожит Фернандо. «Интересно, он спит когда-нибудь? Самого бы поджарить на дыбе…» - неожиданно зло подумал Фернандо.
- Последний допрос, - не глядя ему в глаза, процедил он.
- Конечно, конечно, - Алонсо сама любезность. Странно; хотя….
Фернандо заходит в камеру.
- Ты пришел, - ее лицо вспыхнуло радостью. – Ты пришел.
Она тянет рваную одежонку вниз – и в полутемной затхлой темнице тускло блестит ее тело.
- Что с тобой, дитя? – Фернандо остолбенел и глупо улыбнулся; девчонка прижимается:
- Спасена…. – Ее голос глухой и насмешливый.
Дверь камеры, скрипнув, распахивается. Входят трое.
- Что ты наделал, - горько вздыхает дон Мигель. За ним усмехается Алонсо; лицо третьего скрыл капюшон. – Что ты наделал…
Дева отскакивает и сворачивается, подбирая тряпье.
- Что происходит? – Фернандо бегает по лицам.
Алонсо угодливо наклоняет голову:
- Все, как изложено, судья.
- Без тебя вижу, - смерил того презрительным взглядом Мигель. – Ты спрашиваешь, что происходит? – с болью смотрит он на Фернандо. – Поступил донос, - едкая усмешка, и Алонсо отворачивается, - что ересь прокралась в самое сердце церкви. Мало того; святой отец покрывает ведьму и пытается ее утаить от правосудия.
Слова падают беспощадно; плечи Фернандо никнут.
- Твоя честность и неподкупность сыграла дурную шутку. Доброта, мой старый друг, не остается безнаказанной – ни-ко-гда. Бери пример вон с этого, - кивок на Алонсо. – Тебя ждет суд. Надеюсь, - он смотрит на Алонсо, и от этого взгляда Алонсо ежится, - никто возражать не станет, если он будет закрытый. Учитывая твою безупречную службу…. Я не мог не дать ход делу.
- Судья, - голос Алонсо вкрадчив, - Церковь в моем лице не будет против, если святой отец тихо и мирно уйдет на покой.
Мигель задумывается:
- Я тоже так считаю. Не надо выносить сор на толпу; тем более, - он поднял перстень к верху, - весть о ереси внутри церкви может пагубно отразится на черни. Король не обрадуется бунтам; не так ли?
- Само собой; - при имени короля Алонсо сгибается.
- А я, в свою очередь, порекомендую епископу вас на должность.
Алонсо кивает глазами.
Фернандо роняет голову. Нет; ему ни за что не стыдно; просто устал.
- А с ней? Что будет с ней? – взволнованно бросает он. Фернандо смотрит на девушку – и вздрагивает, спотыкаясь о ненавидящий взгляд; и это лицо не с фрески. Это лицо сморщено в злобе и готово к плевку. Так не бывает! Он задышал глубже. Пот с горошину льет со лба. Нет, боже, только не это.
- С ней? – брезгливо морщится судья. – Наивный дурак; ты так ничего и не понял?
Фернандо потеряно обводит всех взглядом.
- Мне обещали жизнь; обещали, - затравленно крикнула дева; и ее лицо больше похоже на мордочку загнанной крысы. – Вы обещали жизнь… - она исподлобья смотрит на судью.
- Обещал, - Мигель вздернул орлиный нос, - но не сказал – какую. Палач, - рявкает он; и в камеру, пыхтя, лезет урод. – Сделай так, чтобы от этого личика тошнило даже свинью. Да, - дева белеет, - и про язык не забудь – она слишком много слышала.
Палач улыбается гнилостным, в дырках, ртом и идет калить щипцы. Фернандо толкают к выходу.
- Так она что, не ведьма? – он обернулся к Мигелю.
- И да, и нет. Зелья, как вчера разузнали, не было. С ней ночью долго беседовали; Алонсо умеет развязывать языки и уговаривать. Она играла юношами, пытаясь разбогатеть. И это у нее получалось. Быть красивой – не преступление; с другой стороны - если ей удалось сбить самого тебя с пути истинного – кто она, как не ведьма? Тем более от нее одни неприятности.
Фернандо, сгорбившись, хватает ртом воздух и оседает. Сзади раздается душераздирающий крик; утробный, нечеловеческий, обреченный…..
