Заключительная глава автобиографической повести «Игры с минувшим» (помещена на этом портале). Писала её по дневникам, которые веду с четырнадцати лет, и в ней - диалог с ними, попытка разобраться в себе, в эпохе, в которой пришлось жить, проследить становление души с момента пробуждения осознанного взгляда на жизнь, когда начинала искать ответы на возникающие вопросы у писателей, поэтов, философов. И вот один из них, - Василия Васильевича Розанова*: «Собственно, мы хорошо знаем – единственно себя. О всем прочем – догадываемся, спрашиваем. Но, если единственная, «открывшаяся действительность» есть «Я», то, очевидно, и рассказывай об этом «я», если сумеешь и сможешь».
Ехала на работу троллейбусом и дочитывала последние страницы об Альберте Швейцере*, немецком философе, теологе, музыканте, а потом смотрела на мелькающие за окном фонари и думала: какой поразительный человек! Столько знать, уметь, получить признание и уехать в Африку, чтобы лечить людей?..
И дожил он до девяноста двух лет. И работал до последнего дня. А когда сердце износилось, сделал крест и умер. Какие дубы иногда возвышаются!.. среди нас – мелкой поросли.
... Только когда в кабинете закрываюсь на ключ, могу хоть немного побыть сама с собой. Ничего, что за дверью суетятся, покрикивают, - от этого беруши в ушах, - главное, что я - одна! Вернее, не одна, а с Александром Чижевским*, «пионером космической биологии, установившим зависимость между циклами активности Солнца и явлениями на Земле, в биосфере» и автором книг «Вся жизнь», «Земное эхо солнечных бурь», и сейчас читаю сборник его поэзии, чтобы выбрать для передачи несколько четверостиший:
Смотря на лучезарный хор,
Стараюсь пристально проникнуть в сочетанья
Живой мозаики, хочу понять узор
Явлений жизненных и звездного пространства...
Эту передачу назову так: «Космос и мы». И для нее почти всё уже отсняла, записала, а вот продвигается она туго, - слишком многое хочется сказать, а втиснуться в полчаса... Да и образное решение ее как-то не пришло, не выносилось. Ну, какой «экранный образ» можно найти вот под эти строки:
Глядим в ночной простор с поднятой головой.
Хотим в сияньи звезд постичь законы мира,
Соединив в одно их с жизнью роковой
И тросы протянув от нас до Альтаира...
Из коридора даже сквозь беруши доносится сварливый голос выпускающей, да и операторы вот-вот придут. Нет, ничего у меня сегодня не получится. Да и вообще, наверное, уже не успею слить воедино записанные размышления астрономов из планетария, свои «картинки», музыку, стихи Чижевского… Но всё же, прикрываю ладонями уши и снова склоняюсь над строками:
Мы – дети космоса, и наш родимый дом
Так спаян общностью и неразрывно прочен,
Что чувствуем себя мы слитыми в одном,
Что в каждой точке мир - весь мир сосредоточен.
И жизнь - повсюду жизнь в материи самой,
В глубинах вещества - от края и до края
Торжественно течет в борьбе с великой тьмой,
Страдает и горит, нигде не умолкая.
... Фильм Параджанова* «Тени забытых предков»: Карпаты, трембиты, гуцульские песни… Человек с детства тянется к мечте, но жизнь, подсовывая каждодневные заботы на какое-то время, - как вначале кажется, - заставляя уйти от неё, а потом оказывается, что теряет мечту навсегда. Значит, таков извечный круг жизни? Значит, все идущие вослед, тоже проходят свой путь под названием «Мечта»?
... Осталась неделя до окончания моего договора с Компанией, но мне не предложили его продлить. Нет, не пойду к Корневу выяснять: почему, мол?.. И так все ясно, - угодил «раскрывшейся» перед ним заместительнице Тихировой, которая терпеть меня не может, а унижаться перед ней!?
...Сегодня заболела внучка. Пожалуй, воспользуюсь этим, - возьму бюллетень по уходу за ней и больше не выйду на работу.
... Позвонил Корнев, стал вроде как извиняться, - банкет, мол, прощальный хотели устроить… не так бы тебе уйти, - а я успокоила: всё, мол, нормально и по-другому не хочу. Только жаль, что так и не успела собрать передачу «Мы и космос».
Но в последние полтора года всё же удалось сделать несколько передач по собственным сценариям, - журналисты почему-то не справлялись с «плановым заполнением» и у меня появилась возможность «заполнить» часть эфира. И то были часы счастья. Даже за несколько дней до монтажа, этого завораживающего соединения образа и звука, у меня начинало сладко трепыхаться сердце, но вот... Закончилась моя «трудовая биография» и вышла я на «финишную прямую»… или кривую?
... Мне шестьдесят. Если жить до восьмидесяти, то осталось приблизительно семь тысяч дней. И летят они стремительно! И бьётся в душе, трепещет: а ведь почти не осталось надежд на что-то «чистое, светлое, большое», а, значит, о себе уже не надо думать, - только о детях? Но не хватает сил «расписаться» в этом.
... Просыпаюсь и слышу: кот на кухне кричит благим матом! Надо вставать. Этот сиамский кот - мое наказание. Его с улицы подобрала дочка и вот теперь он целыми днями крутится у меня под ногами и ест, ест! Может, послан мне свыше, как напоминание о моих детских полуголодных годах?..
Но вот готовлю завтрак, зову Платона. Входит. И тут же включает радио. Дались ему эти известия! Я-то люблю вставать в тишину, а ему обязательно надо их прослушать! Что-то распевая ковыляет внучка, лезет к деду на колени, начинает выхватывать из рук вилку, нож. Входит на кухню и дочка в синем махровом халате... Собственно, ничего вроде бы не изменилось, - каждое мое утро так и начиналось: надо было всех быстренько-быстренько накормить, напоить, выпроводить, а потом и самой – на работу, а теперь…
А теперь уже не спешу, - круг сузился и остались только домашние заботы: приготовить обед, что-то помыть, постирать, прибрать в квартире, и т. д. и т. п.
Ба-а! Уже и вечер! То-то меня уже тошнит от мелькания кастрюль, сковородок, ножей-ложек-вилок, картошки-помидоров. А еще не стерилизованы шесть двухлитровых банок огурцов… И все это теперь будет каждый день? Одно и то же. В любое время года. В любое время суток. В любую погоду. Мамочка, за что?..
Но одергиваю себя: уймись, не жалуйся и не ной, а радуйся тому, что всё это есть! Но душа…
Это она рвется и рвется из замкнутого круга.
Это она томится и скулит!
И ничем не могу ей помочь, а только прошу: ну, погоди, потерпи!.. вот только упрячу в банки огурцы, помидоры, вот только уберём урожай на огороде... вот только дочка переедет в свою квартиру и тогда...
А что тогда?..
И только перед сном:
…О, как ты рвешься в путь крылатый,
безумная душа моя,
из этой солнечной палаты
в больнице светлой бытия!
И бредя о крутом полете,
как топчешься, как бьешься ты
в горячечной рубашке плоти,
в тоске телесной тесноты!..
Владимир Владимирович*, значит и с Вами – то же?
... Раньше тоска по телевидению вспыхивала довольно остро, - не раз даже и плакала от отчаяния, - а теперь рутина дней растворила её, поглотила и порою думается: как же успевала при всех этих хлопотах еще и на работу ходить?
А еще появилось увлечение, - компьютер. И как же здорово перебрасывать в него свои дневники, «чистить», систематизировать! Вначале набрала записки о самом интересном журналисте, с которым привелось работать, потом - о трудных годах жизни нашей под названием «В Перестройке. 1987-2000», следом - «Моё индийское ожерелье», а недавно - «Ведьму из Карачева», прочтя которую Володя Володин прислал мне такое письмо:
«Сердечно благодарю тебя за оказанную честь быть одним из первых читателей «Ведьмы из Карачева». Считай, что ты сделала мне большой подарок. Форма найдена удачно. Молодец! Так и надо: ни одного словечка от автора, полное доверие читателю. Любое вмешательство в этот чистейший кладезь простонародной речи было бы ложкой дегтя. Словечки, речевые обороты карачевских баб, порой не враз и прожевываемые, создают полную степень доверия. Иные пишущие пыжатся-пыжатся, встают на цыпочки, но так и не выходят из разряда чернорабочих, а кто-то, загруженный по горло стиркой-штопкой-ребятней, выныривая из кухонного угара, создает шедевр. Да, написанное тобой, серьезно. И, признавая это, не могу не серьезно отнестись и к задуманному тобой. Ты хочешь, чтобы в трех жизнях отразилась преемственно судьба поколений: через мать, тебя и дочь. Думаю, это неосуществимо. И уже не осуществилась первая часть этой трилогии, - ведь, несмотря на то, что всё в твоей повести рассказано матерью, тем не менее, ты там присутствуешь. И больше всего там - тебя. Потому что так - у любого настоящего художника: чем меньше авторских отступлений, тем сильнее власть его над читателем. Верю, что сможешь рассказать и о своем времени. Ну, а надежды, которые ты возлагаешь на дочь, - иллюзии. Даже если когда-нибудь она, подержав микрофон у твоего шамкающего рта (лет через сто!), сядет и запишет твои слова, то это не будет созвучно твоему замыслу. Это тоже будет - её. Но если хватит у тебя сил подать через себя дочку и её поколение, - твоя сверх задача будет исполнена. И, как говорится, Бог - в помощь!»
Ах, Володин! Смогу ли, успею ли «подать через себя дочку и её поколение»?
Не знаю. Но после написания этой автобиографической повести, которую закончила словами твоего письма, по дневниковым запискам напишу «Тропки к детям», - об их ранних годах, «Его путь к Троице» и «Жизнь непременно станет светлее» - о братьях Николае и Викторе, но то, что вовремя записала и «сшила» из лоскутков маминых рассказов «Ведьму из Карачева», считаю самым главным долгом, исполненным перед ней, потомками и даже оправданием своей жизни. Пусть знают потомки, как мы жили.
Вместо эпилога
2014-й
Возле указателя «Партизанская поляна» свернули с трассы, по лесной дороге проехали километра два, остановились, - да, здесь должны быть опята, - и вывалились из фургончика. Насыщенный запах прелых листьев, грибов ударил в нос и от этих густых запахов и тишины даже голова закружилась… Но ах, если бы еще и солнце! Разбросало бы тени, высветило деревья, поляны, придало объём лохматому оранжевому покрывалу из листьев... Но ладно, и так благостно меж старых берёз. Листва приглушенно-желтыми красками радует глаз, отзывается мягким шепотом при каждом шаге и хочется идти и идти, слушая вкрадчивый голос осени.
Попетляла меж деревьев, перешла канаву, спустилась в лощинку, вышла на полянку и у темной ели, украшенной слетевшими с берез желтыми листьями, увидела несколько светлых головок опят… а вон там – еще, еще… Наклонилась, разгребла листья, оголив грибки до самой травы и залюбовалась ими, - до чего же красивы! И позвала дочку, невестку, внучку, чтобы порадовались со мной.
И уже до самого вечера как же увлекательно было