Казимир был подавлен новыми возможностями, что открывались перед ним. Один день пробыл в городе, и сразу выпала работа. Причём минимум на два месяца. Мэр Гросс хочет, чтобы он сделал всё как можно эффективнее и быстрее. Начальник полиции Лаптэк хочет, чтобы он работал из рук вон плохо. Вдобавок к этому, похоже, и Маленчик имел какие-то свои цели. Каждый предлагал достойную плату, но ни один пока так ничего и не дал. Хотя бы есть крыша над головой. Это уже не так мало. Перед ним лежало два пути. От мэра ожидало вознаграждение, в меру щедрое. От Лаптэка возмездие, безмерно суровое. Конечно, можно бы как-нибудь услужить обоим, то есть убедить каждого в том, что служит ему. Рискованно, но зато какие перспективы... И потом есть же ещё семья богачей... Цели. Стоило наведаться к ним. Уж там, наверняка, можно разжиться монетой. К тому же, хоть Гросс и гарантировал довольствие, в желудке уже второй день по-прежнему было пусто, и всё явственнее возникал мираж голодного вечера.
Не став тянуть, Казимир направился в гости к Цели. Что и говорить, их дом, особенно по меркам Говорога, безусловно мог претендовать на звание местной достопримечательности. Три этажа. Мраморные колоны. Правда, уже выцветшие, обшарпанные, наполовину обвитые диким виноградом, но всё же впечатляющие. Перед входом две скульптуры ангелов, тоже довольно пострадавшие от времени.
Позвонив в дверной колокольчик, Казимир не сразу дождался, пока к нему вышел привратник. Торжественный и надменный, он свысока оглядел крысолова. Всего с ног до головы. Но так и не удостоил вопросом, просто стоял и ждал. Казимир понял, что, по всей видимости, обязанность представиться он должен взять на себя.
— Я — крысолов. Спросите у хозяев, быть может, им могут потребоваться мои услуги.
Привратник ещё раз оглядел его. Хмыкнул. Ответил еле слышно, через силу.
— Господина Цели сейчас нет. И в это время он не бывает дома. Пойду спрошу у госпожи.
Дверь захлопнулась, и Казимир остался предоставлен сам себе. От нечего делать он внимательнее присмотрелся к ангелам. У одного не хватало носа, у другого кусочка крыла. Покалупал израненное крыло, царапнул лицо безносому. Отчего-то вдруг захотелось разломать, расколашматить этих чёртовых ангелов. Обломать их крылья, расколоть головы, разбить на куски. Уж слишком не к месту они здесь смотрелись. На фоне грязно-серых домишек и серой уличной грязи ангелы стояли как насмешка над реальностью. Слишком бросалась их полуистреблённая временем, но всё же неистребимая красота. Хотелось разрушить или этих ангелов, или снести ко всем чертям всё окружающее. Первое было более вероятным. Крысолов перебирал в уме всевозможные способы уничтожения фигур. Когда дошёл до того, что осколки следовало бы облить чёрной краской, вернулся привратник. Снова смерил высокомерным взглядом.
— Проходите.
С брезгливостью отодвинулся в сторону, избегая малейшей возможности соприкосновения. Казимира это нисколько на задевало, но, чтобы позлить, в ответ он посмотрел с не меньшим презрением и, задрав нос ещё выше, чем это делал привратник, вошёл, вернее протиснулся, нарочно задев того плечом.
Внутреннее убранство имело более презентабельный вид, чем наружная отделка. Типичная обстановка богатого дома. С соответствующим уровнем роскошности. Казимир не особо засматривался по сторонам. Он не покупался на манки, вроде картин, золочённых канделябров и прочих побрякушек. В его жизни их богатство ничего не изменит. Так, к чему пустое любопытство? Тем более если впереди ожидают всё те же тёмные и сырые подвалы.
Миновав превосходящую размерами его сарай прихожую, попали в заставленную диванчиками гостиную.
Госпожа Цели приняла его, полулёжа на кушетке. Ещё молодая, но с явными признаками какой-то изматывающей болезни. Более худая, нежели стройная. Она имела привычку щуриться, от чего по краям глаз у неё уже начинали проступать тоненькие как нити паутины морщинки. По первому впечатлению сложно было сказать, красива она или нет. Неизбывная тоска или грусть накладывали отпечаток на её облик. Черты лица как будто не имели ничего, на чём можно было бы остановить взгляд, хотя и отличались правильностью и утончённостью. Глаза безусловно составляли главное её достоинство. Бездонные, тёмно-карие они смогли бы воспламенить и самого хладнокровного, стоило только сменить выражение с равнодушного. Губы, скорее тонкие, чем полные, смогли бы обратиться в магнит для мужчин, если бы их обладательница чуть оживляла свою мимику улыбкой. Ну а спадающие водопадом жгуче-чёрные волосы, наверняка, переполняли завистью сердца многих прелестниц, только владевшая этой роскошью не ценила то, что имела, и потому избегала парикмахерских ухищрений и картинных взмахов головой, безошибочно воздействующих на мужчин. Что-то в ней было, какая-то изюминка, но она сама не давала ей развиться в полноценную привлекательность, по-видимому, вообще питая безразличие ко всему внешнему.
Выражение, с каким она взглянула на Казимира, было не так высокомерно, как у привратника. Даже не высокомерна была, а просто не замечала. Лишь скользнула дремотными уставшими глазами.
— Марк, спросите, чего он хочет?
Привратник повторил вопрос.
— Я — опытный крысолов (чуть не ввернул, что потомственный). В городе, как я слышал, есть проблемы с крысами. Вот я и подумал, возможно, госпоже могут потребоваться мои услуги.
— Все решения по хозяйству принимает господин Цели. Когда он вернётся, я переговорю с ним. Скорее всего он согласится взять вас на работу. Приходите завтра утром, — говорила она тихо, как-то сдавленно. Чтобы расслышать её, надо было замереть и затаить дыхание.
Наступило молчание. Глубоко вздохнув, госпожа Цели отвернулась и уже не смотрела на Казимира.
— Можете идти, — шепнул на ухо привратник.
Сам не зная зачем, Казимир поклонился. Очевидно, это было ни к чему — на него и не смотрели вовсе. Ни устрашающему начальнику полиции, ни внушительному Гроссу он не кланялся. А тут... Подействовала, должно быть, атмосфера неприступности, какой-то неподдельной величественности.
Казимир вернулся в свою хибару, не солоно хлебавши. Денег как не было, так и не прибавилось. Последние свои гроши он проел в трактире. Заглушать голод пришлось сном. Ничего иного не оставалось. Вот только сны получились бессвязные и тяжёлые. Тело отыгралось на рассудке.
