Утром, как и было намечено, отправился к Цели. Хозяина опять не было дома. Его супруга, Шильда Цели, встретила так же церемонно, не вставая с кушетки и как будто вовсе не поменяв положения. Томно приказала привратнику обойти вместе с крысоловом дом.
Подвал оправдал все подозрения. По углам мелькали серые тени.
— Крысы — беда нашего города, — не поворачивая головы, ни к кому конкретно не обращаясь, заметил привратник.
Казимир покуда ограничился разведкой. До серьёзной основательной травли было ещё далеко.
После этого заглянул в мэрию. А потом в участок и тюрьму. Лаптэк не хотел, чтобы крысы покидали Говорог, но при этом в зданиях его ведомства их не должно было быть. Посему день выдался насыщенный. Надлежало посетить всех трёх заказчиков, трёх хозяев города и всех трёх уверить (через их доверенных лиц, естественно), что работа на каждого из них является для Казимира наиглавнейшим делом. Наиболее разумным в создавшемся положении было продлить эту ситуацию как можно дольше, оттянуть время, чтобы получше всё рассчитать. Нужно каждой из трёх сторон дать понять, что именно для неё травля ведётся «всерьёз», в то время как для двух других спустя рукава или вообще создаётся лишь видимость. То есть по сути для всех трёх создавать эту самую видимость. Немыслимо было на всех них работать ответственно. Именно как опытный мастер в поставленных условиях он вынужден был понижать свой профессиональный уровень. Люди думали, что травля крыс — это что-то простое, примитивное. Насыпь яды, крыса сама придёт, съест и подохнет в каком-нибудь уголку. Сама по себе без малейших усилий с твоей стороны. Со стороны так и казалось. Но, сколь бы смертоносен ни был яд, крыс так не вывести. Многие полагали, что борьба с крысами столь примитивное дело, что перепоручали её другим животным, собакам, кошкам и даже хищным птицам. А, если не помогало — чаще всего так и получалось, шли на какие-нибудь ухищрения. Ставили капканы, раскладывали отраву. Раз в одной деревушке Казимир стал свидетелем довольно остроумного, на деревенский манер, способа. В амбаре, облюбованном грызунами, расстилали покрывало, к его кончикам привязывали верёвки и протягивали их над потолочной балкой. На ночь рассыпали зерна и ждали, пока крысы соберутся. Затем дёргали за верёвки, захватывая всю крысиную стаю в подобие мешка. Это годилось для маленького деревенского амбарчика и для деревенских, не обладающих достаточным опытом крыс. Городских так не переловишь, даже если вообразить гигантское покрывало с горами пахучей аппетитной пищи.
У Казимира был разработан свой метод. Более верный и надёжный, чем кошки, капканы и тем более мешок. Сперва, как и на рыбной ловле, он прикармливал — безопасной, даровой пищей. Кормил несколько дней. Потом добавлял яду в небольших пропорциях, чтобы сдохли две, три — не больше. Потом возвращался к обычной еде, чтобы не вспугнуть. Кормил и снова добавлял яда, увеличив дозу. После этого снова подкармливал некоторое время. И здесь Казимир шёл на более тонкий шаг — это был его стратегический маневр — он ничего не давал крысам в течение нескольких дней, заставляя их изголодаться, соскучиться по прежней привольной, сытной жизни. После этого уже со спокойной совестью травил основательно, большими порциями еды с большими дозами яда. Крысы съедали всё и начинали дохнуть. Сообразить они ничего не успевали. Крысы осторожны, но не настолько умны. Они привыкают получать в безопасных условиях вкусную пищу и уже не могут от этого отказаться. Привычка переходит в инстинкт. Казимир усыплял их бдительность тем, что менял пищу, рассчитывал и время травли, и дозы, так чтобы сразу никто не умирал. Два, три трупа не вызывали у них подозрений. Смерть они видят постоянно, иногда в голодные времена даже поедают друг друга. Склонность к каннибализму также срабатывала против них. Избежавшие отравления поедали отравившихся, получая тем самым свою порцию яда, правда, более слабую, уже не смертельную. Ослабевшие, отупевшие они становились лёгкой добычей. Так или иначе, напрямую или косвенно, от яда умирали почти все. Крысята подыхали либо, попив молока от обожравшейся отравой мамаши — им много для смерти не требовалось, либо от голода, не дождавшись кормления. Ещё их могли сожрать более старшие сородичи. Ни одна взрослая крыса не может отказаться от нежной трепещущей плоти крысёнка. Далее, выждав некоторое время, крысолов приступал к собиранию плодов. В прямом смысле. Он собирал трупы, добивал ещё живых, съевших недостаточно яда. Добивал выползавших в поисках пищи оголодавших крысят, миновавших и ядовитого молока, и чужих зубов. К тому же Казимир знал верно, не раз убеждаясь в правоте этого, всегда, абсолютно всегда пара, тройка грызунов выживала. И эти были самыми осторожными, самыми сильными. Они не ели ни отравы, ни отравившихся. Они могли дать начало новой стае и, расплодившись, обратить все усилия и старания в ничто. Их обязательно надо было убить. По старинке, можно сказать, в честном противостоянии. Для этих целей у него и была увесистая палка.
В этом и заключался метод Казимира. Его талант состоял в том, чтобы рассчитать время и место травли, не только дозы яда, но и вид пищи, потому что у крыс в зависимости от места жительства были свои вкусы и предпочтения.
С таким подходом на один средних размеров амбар или склад у него уходило от двух недель до месяца. Так что он сам затруднялся определить, сколько времени потребовали бы на себя мэрия с сырым непролазным подвалом и десятками входов-выходов; участок и тюрьма, с совместной, извилистой как лабиринт канализацией, в которой крысы находились под более надёжной защитой, чем заключённые за решёткой, и дом Цели, который давал приют не только своим непосредственным хозяевам. Очистить весь город, все его очаги не то, что за два месяца, но и за год было нельзя. Казимир об этом по понятным причинам умалчивал. Гросс и Лаптэк требовали от него, чтобы он одновременно выполнил два взаимоисключающих друг друга дела, что невозможно в принципе. Выберешь одного, разозлишь другого, возможно, что и кого-нибудь третьего. Лишь на время работ он будет под защитой. А после... Сам себе хозяин, птица вольная или скорее мушка, которую можно раздавить и не заметив этого. Грозен Лаптэк. Влиятелен Гросс. Могущественен Цели. Работать с отдачей сразу на трёх одновременно, он не мог. Не хватит ни сил, ни времени. А работа в полсилы с показной результативностью сулила утроенную выгоду. Гросс хотел очистить город от крыс, что само по себе маловыполнимо. Лаптэк требовал, чтобы Каземир всё делал из рук вон плохо. Вечно занятой Иоахим Цели мог потребовать очистить и принадлежащую ему огромную мануфактуру — главный источник его богатства, что для него было бы более чем естественно, но для крысолова стало бы физически невыполнимой задачей, учитывая её гигантские размеры. Все три пути шли пока параллельно друг другу, что позволяло Казимиру их совмещать. Рано или поздно они неизбежно разойдутся. Задача в том, чтобы оттянуть этот предстоящий момент как можно дальше. Хотя окончательный предел уже был очерчен. Два месяца. Со всеми тремя надо быть смиренным, услужливым, но без заискивания и раболепства — это может натолкнуть на подозрения. Он должен казаться простым, исполнительным работягой, профессионалом, в изображении чего за годы практики притворства весьма поднаторел. От него ждали результатов. Добиться видимости этого можно с помощью большого количества крысиных трупов, которые хотя бы будут служить щитом против обвинений. Никто не сможет сказать, что он ничего не делает. Вдобавок ко всем этим сложностям была ещё едва различимая на общем фоне тропинка в виде Маленчика, наличие скрытых целей у которого становилось тем яснее, чем больше он старался это затуманить. Чиновник, по всей видимости, хотел обеспечить себя на случай поражения Гросса, хотел услужить двум господам одновременно, для чего намеревался заручиться поддержкой крысолова, вхожего в стан противника. Но Казимир, служивший трём господам, не мог обеспечить такой поддержки, ибо это означало бы заиметь себе ещё и четвёртого, пусть не идущего ни в какое сравнение с другими, незначительного, но всё-таки господина. Нет, Казимир на это пойти не мог. Поэтому по-прежнему на все намёки отвечал бесстрастным, ни к чему не обязывающим непониманием. Выбранная им позиция, конечно, была не лучшим выходом из положения, но единственно доступным. Что ему ещё было делать?
Крысолов и у Гросса, и у Лаптэка, везде говорил о сложности задания, о том, что быстро его не сделать и везде обещал, что приложит все силы. Одним словом, он врал.
Бесконечно это продолжаться не могло. Затягивание удавки почувствовал, когда Маленчик, обычно многословный, кратко и сухо, скорее напоминая сдержанного Брумо, заметил однажды, что Гросс обеспокоен, что он уже не так уверен в крысолове и испытывает немалые сомнения относительно самой возможности выполнения им своих обязанностей. Говоря это, Маленчик тщетно заглядывал крысолову в глаза, следил за его мимикой, силясь обнаружить в нём какую-нибудь определённость, выяснить его позицию. Это было невозможно хотя бы потому, что у того не было никакой позиции. Казимир как марионетка кивал, успокаивал, обнадёживал, заверял в своей опытности, говорил, что старается, что рано ждать результатов и пр., и пр. Использовал обычные отговорки, которым верили, особенно после предъявления крысиных трупов. Такое свидетельство было не оспорить. Не только работа, вся жизнь его опиралась на крыс. Если их не останется совсем, ему перестанут платить. Но и не убивать их он не мог. Надо было очень осторожно, практически ювелирно соблюдать баланс. Баланс между видимым засильем крыс и их кажущимся отсутствием. В принципе это от него и требовалось, как от крысолова.
Чтобы убедить дотошного чиновника в своей добросовестности и лояльности, Казимир пригласил его пройтись по подвалу. Самому взглянуть на рассредоточенные по стратегически важным точкам приманки, на капканы, которые не столько были рассчитаны на истребление грызунов, сколько служили успокаивающим средством для людей. Маленчик благоразумно отказался. Пообещал донести все эти факты до своего начальника. Уверил крысолова, что лично ему и в голову не приходило подвергать сомнению профессионализм столь преуспевшего в своей отрасли работника. В крысолове как мастере своего дела он, похоже, действительно не сомневался. Но вот верил ли он в его лояльность?
