Как бы ни хотелось о них забыть, существовали ещё Лаптэк и Гросс, узы связи с которыми не переставали давить. Казимир всё ещё находился в их власти. Он был связан по рукам. Свобода воли для него сводилась, в основном, к судьбоносному решению: за кого быть? Обязанность выбирать была хуже безвыходного положения. В безвыходном положении всё кристально ясно. Когда перед тобой тупик нет никаких иллюзий. Отчаяние, возникающее от безнадёжности, может даже придать сил. У крысолова же в его нынешнем положении было несколько путей, и все они вели к гибели. Всё равно что осуждённому на смерть выбирать орудие своей казни. Топор, петля или яд. Любой выбор заранее обречён был стать окончательным, неисправимым. Это и страшило.
И в трактире не получилось развеяться, не оставляли паскудные мысли о грозящем. Бродил по городу. Покоя это не приносило, но в движении хотя бы думалось легче.
Жители в тёмных одеждах сливались с серыми домишками. Улица переходила в прохожих. Окружающее сливалось в неразличимую массу, в мутный фон.
Одиночество всё более начинало томить его. Не имея собеседника, с которым можно было бы свободно обсудить свои проблемы, не имея того, кому можно было бы довериться без оглядки, да ещё с гарантией быть понятым, Казимир придумал вести внутренний диалог. То не был обычный монолог, к чему прибегают все желающие «разложить по полочкам». Когда было особенно тяжко, как сейчас, он сталкивал вместе сидящие в нём сущности. Два Казимира были похожи, но не идентичны, всё равно что угадывающие мысли друг друга братья-близнецы. Часто они спорили между собой. Один Казимир был законченный скептик, ни во что не верил и на что надеялся. Второй, более оптимистичный и более энергичный, всегда искал выход. В этом не было ничего болезненного. Лишь способ раздумья, а иногда и развлечения. В пути, когда кругом ни души, а поговорить охота, единственный возможный собеседник — это ты сам. Очень легко и естественно Казимир пришёл к этому. Поначалу от скуки, позже научился находить и практическую пользу. Его сложнее стало провести. Если облапошивали одного, то всегда оставался второй. И этот уже держал ухо востро.
— Что на уме у Цели? Что он может затевать? — спросил один Казимир.
— Да что угодно, — резонно отозвался второй.
— Если бы можно было через кого-нибудь как-нибудь выйти на его замыслы.
— Хорошо бы, но невозможно. У него всё так устроено, что, наверняка, кроме него, никто ничего не знает. Тем более если готовится что-то большое.
— Если большое, то ему понадобятся помощники. Его служащие должны хоть что-то знать.
— Он каждому доверит малую часть. У него нет своего Маленчика или Брумо. Нет правой руки. Все на много ступеней ниже. У каждого своя узкая область, за которую вылезать нельзя.
— И что делать? Как его подловить?
— Хороший вопрос. Выборы всё решат. Если ни Гросс, ни Лаптэк ему не нужны, есть ли другой вариант? Сам же он не пойдёт. Или ему просто нужно время оттянуть? Пережить выборы.
— Только Ширус может мне помочь.
Здесь Казимир задумался настолько глубоко, что замолкли оба внутренних голоса.
Мысли были хаотичные, ещё не оформившиеся. Беспорядочно носились, кружа вокруг определённых тем и уже начинали принимать конкретные образы. Вот-вот должно было созреть решение. Тут как небо обрушилось ему на голову. Стало темно. Ничего не видя, не соображая и уже, естественно, позабыв всё то, о чём думал, Казимир вскрикнул, готовый выругаться. Ничего иного ему не оставалось. Мощной ручищей, которая по толщине превосходила его ногу, он был накрепко прижат к мясистому, попахивающему потом боку. Крысолов мог только дёргаться и огрызаться. Схватил его кузнец. Шутка в его духе.
— Куда запропастился, старый бродяга?! Всё плутуешь, обираешь наших доверчивых горожан, — с деланной суровостью выпытывал он.
Милута быстро отпустил своего раскрасневшегося приятеля. Обидеться Казимир не успел. Кузнец был груб, но не зол. Выходка носила дружелюбный характер. Так он изъявлял свою симпатию. Казимир уже привык.
— Куда пропал? Не видно и не слышно тебя.
— Дела. Замотали меня совсем. То не так, это не этак. Не угодишь.
— Плюнь на них, — посоветовал кузнец.
— Легко сказать. Мне и шагу ступить не дают. Во всём надо отчитываться.
— Плюнь, — ещё раз внушительно повторил кузнец.
— Ну да, — буркнул Казимир.
— Пойдём ко мне или в кабак? Выпить охота. И покалякать. Ну, куда идём?
Видно, кузнец соскучился. Последние дни он был сильно загружен делами, и как только освободился, поспешил к другу. Отказать ему было нельзя. Для начала пошли к кузнецу домой. Он хотел показать что-то, «штуку», над которой трудился. Наконец-то, ему выпала творческая работа.
«Штука» поразила Казимира. Над облачённым в тунику телом с поднятыми как для полёта крыльями и молитвенно сложенными руками показывалось лицо... Шильды Цели. У чугунного ангела было её лицо. Её глаза, лоб, нос. Сомнений быть не могло. В трепетном молчании Казимир вглядывался в знакомые черты. Творцу удалось с точностью передать её характерное выражение.
— Цели, — выдохнул крысолов.
— Да-а, — отозвался кузнец с нескрываемой гордостью.
В подарок супруге «Делец» заказал Милуте символическую фигурку ангела. Тонкая работа потребовала много возни. Особенно тяжело давалась форма для отливки. Кузнец не раз бросал всё. Постоянно что-нибудь подправлял. И всё время оставался недоволен результатом. Ангел — это квинтэссенция красоты. Не сразу пришла мысль дать ему женское лицо. За образец он брал всех красивых женщин, каких видел. Лучше госпожи Шильды в Говороге никого не было. Это вполне закономерное совпадение показалось Казимиру чудесным предзнаменованием.
В абсолютной тишине крысолов любовался фигуркой, кузнец с удовольствием наблюдал за его реакцией.
— Да-а, — снова потянул он, — два дня почти без сна трудился. Часик посплю и опять за работу. Сколько я глины перевёл, не поверишь. Здорово вышло. Хорош ангелочек.
— Хорош, — эхом повторил Казимир. Он был как во сне.
— Нравится?
Казимир не находил слов, чтобы передать своё восхищение этим. Он даже не знал, как это назвать. «Штукой» никак не подходило. В самых возвышенных выражениях он похвалил это произведение и его создателя.
— Да что там, — махнул рукой польщённый и смущённый кузнец. — Цели хочет порадовать жену. Заплатит щедро. Так что можно гульнуть. Гульнём, а?
Крысолов кивнул, не отрывая восхищённого взгляда от статуэтки. Так не хотелось никуда идти. Но кузнец был неумолим. Ему нужен был трактир.
Не в силах отвлечься, Казимир засыпал его вопросами.
— В какой связи этот подарок? В каких словах Цели о нём говорил? Может, хочет загладить свою вину перед женой?
Милута ничего не знал. Он не отличался любопытством. Поэтому был не очень наблюдателен, хотя внешние черты схватывал быстро. Цели для него был всего лишь заказчик, пусть и очень выгодный. Что ему до мотивов, которыми тот руководствовался? Его более занимали практические детали, непосредственно касавшиеся работы. Кузнец имел все основания гордиться собой. Это было лучшее из его творений. Никакие лошадки и человечки не могли с этим сравниться.
— Цели тебя озолотит. За такое то.
— Сомневаюсь. Он любит делать деньги, но не тратить.
— Я думаю, в этот раз должен расщедриться.
— Что-нибудь да заплатит. Тем более для жены... Как у тебя то дела?
— Заказов невпроворот. Вот только выгоды от этого не прибавляется.
— Тяжело из богачей деньги выжимать, — хохотнул кузнец.
— Точно, — беззлобно согласился Казимир.
Настроение у него было хорошее. Всё равно как живую Шильду увидал. Друг стал ему ещё ближе после этого. Подарок, сделанный им, был бесценен. Казимир не переставал рассыпаться в хвалебных эпитетах, покуда кузнецу не пришлось его оборвать.
— Да ну тебя! Будто девку обхаживаешь.
— Надо выпить.
— А я тебе о чём говорю? Выпьем.
— Выпьем.
Весело перешучиваясь между собой, друзья двинулись в сторону трактира. Мир словно посветлел для Казимира. Всё окрашивалось в радужные цвета. Мерзкие хари говорожцев обращались в лица, вполне приветливые и вовсе не тупые. На серых домах проступали яркие оттенки. Среди облаков, того и гляди, должно было выглянуть солнце. Даже дышалось легко, как весной. Эйфория, переживаемая крысоловом, сродни была лёгкому опьянению. И этому ощущению неминуемо предстояло перейти в опьянение тяжёлое.
Они выпили. Выпили крепко. Повод, может быть не столь важный, но по крайней мере радостный, что не предполагало умеренности. Громко чокаясь, острили до и после каждого глотка. Кузнец угощал и других посетителей, вряд ли бывших его приятелями. Забыв обо всём на свете, Казимир позволил себе расслабиться. Ему даже начало казаться, что он в силах справиться со всем и со всеми в одиночку, что спасение почти уже достигнуто. Не один алкоголь был источником этих иллюзий. Через Милуту, через его ангела, Шильда Цели делалась чуточку ближе. Не он приближался к ней, вторгаясь незаслуженно, как сам считал, в её жизнь, а она плавно входила в его мир. Это действительно было для него чем-то вроде чуда.
Захмелевший кузнец от творческих планов перешёл к рассказу о том, как правильно выплавлять подкову. Этот процесс требовал многократного повторения одинаковых действий. «Собьёшься, всё насмарку пойдёт». Поведал, как перехватывать раскалённое железо, как ковать, как утирать сочащийся при этом пот — это, оказывается, тоже требовало выучки. Милута со всеми технологическими подробностями описал, как создавался ангел. Сказал, что гордится сыном. Из того со временем должен выйти отменный кузнец. Казимир искренно пытался слушать. Но его умом надолго завладели два услаждающих слух и согревающих душу слова «Госпожа Цели». Говоря о своём ремесле, кузнец всё чаще жаловался. Затянувшийся застой грозил стать упадком всего кузнечного дела в Говороге. Уходящих мастеров некем было заменить.
— Ну что, выпьем? — безрадостную речь он заключил более-менее оптимистичной фразой.
Это крысолов расслышал хорошо. От такого он никогда не отказывался.
Кузнец не только о себе беспокоился. С участием выспрашивал Казимира. Пытался вселить в него надежду, что всё образуется. Хоть сам не верил, что такое и вправду может быть. Они были из той прослойки, которая всегда и во всём проигрывает. Немало повидав и не раз обжегшись, оба прекрасно это понимали. Жизненный опыт быстро этому учит. Ради друга, чтобы придать ему сил, Милута противоречил своим убеждениям.
Казимир не спорил. В объятой туманом голове стало легко и пусто. Мысли улеглись. Заботы отступили. Волноваться как будто не из-за чего было.
Голос кузнеца звучал всё глуше и глуше. Как на отдалении. Некоторые фразы воспринимались намного позже после того, как были сказаны. Всё, что говорилось, тут же и забывалось. Зевая во всю глотку, судорожно икая и при этом ещё как-то умудряясь выпить, Казимир скоро дошёл до состояния беспамятства. Даже тяжёлые милутины объятия не вернули чёткости восприятия.
Проснулся он в доме у кузнеца. На лавке, прикрытый одеялом, с какой-то тряпкой под головой. В соседней комнате бурно храпел сам хозяин дома.
Как сюда попал, чем закончился вечер, Казимир ничего не помнил.
Гульнули, судя по всему, неплохо. Голова, на удивление, не болела, что с ним
