Ловкие руки

У кого-то дело мастера боялось, здесь же минуя дело, мастера боялись даже инструменты. Иван был не из робкого десятка и верил, что любой труд ему по плечу. Он считал себя детиной опытным во многих промыслах, просто ему чуть-чуть не везло. Но в подмастерья идти было поздно и откровенно стыдно, потому пришлось пробовать свои силы наугад в разных ремесленных артелях. Когда его погнали из кузницы он подался к лесорубам. Там сразу не заладилось, и он поспешил испытать себя на мельнице. Немного погодя, Иван бегал по полю весь белый от муки. Распугивая ворон и зайцев, он старался не слышать летевшую ему вслед брань. Но больше прочих Ивану досталось от конюха Прохора. Дворовые гуси, куда же без них, принимали участие в этой забаве. Раскинув крылья и вытянув шеи, они норовили ущипнуть Ивана побольней. Дородная деваха Любка, дочь Ореста Петровича, опершись локтями на подоконник, лениво улыбалась, глядя на то, как Прохор во главе гусиной стаи плетью гонял дурня по двору. Теперь, после стольких невзгод оставался ему лишь аскетичный путь развития. Сидя у себя в светёлке, Иван решил начать с малого, и вздумалось ему вырезать свистульку, для чего он взял в ловкие руки отцовскую клюкарзу. Даже специально сложно было так изранить всего себя. Это он ещё не добрался до сарая, где в исторической прохладе былых сражений хранились старые боевые трофеи: пехотная пика, двуручная секира, ржавый турецкий шамшир и тяжёлый осадный лук. Последний лежал отдельно, а значит, и освоить его предстояло в первую очередь.
— Это боевое устройство я использую для охоты и удивлю всех. Они утрутся, увидев какую добычу я приволок из лесу домой.
Он представил, как вокруг добытого им оленя собрались все недавние обидчики, и разводя руками одобрительно ворчали. Глаза его зорко сверкнули. Иван повесил через плечо лук, затем колчан со стрелами и шагнул за порог.
Подойдя к границам охотничьих угодий, Иван огляделся. Сейчас он отметил для себя, как щедро природа наградила многоцветьем все части мира и больше других отдала красок облакам, нарисовав их на небе с особой любовью.
Искать добычу долго не пришлось. Олень не прятался от Ивана, впрочем, как и остальные обитатели леса.
Что было сил, Иван натянул тетиву лука и прицелился. Красивым его одинокий силуэт на фоне туманного леса оставался недолго. Неожиданно олень повернул голову в сторону охотника. Ивана шатнуло куда-то вбок, он оступился и стал беспомощно кривляться. Неуклюжая борьба с самим собой вскоре заставила его ослабить пальцы, и тугая тетива дрогнула, издав низкое глухое тремоло. Дальнейшее произошло так быстро, как если бы стрелу подгонял дух злого половецкого кочевника, несколько веков назад сложившего в этих краях голову на поле брани. Просвистев у Ивана над самым ухом, стрела обвилась вокруг его тела, затем скользнула вниз и вонзилась в ногу.
Не зря этой ночью Иван видел сон, где он целовал змею, называя при этом царевной скользкую от слизи рептилию. Болотная гадюка ползала по нему и всё никак не могла сделать выбор, куда его укусить? Как говорится - сон в руку, вернее в ногу.
Стрелок испуганно глянул на оленя, после чего медленно перевёл взгляд в то место, из которого насмешливо торчала стрела. Стая жирных куропаток, напуганная громким протяжным криком, сорвалась с пахоты, и сделав пару кругов в небе, лениво опустилась чуть поодаль.
В том крике собралось много всякого. Конечно, первым делом о себе давала знать боль, а сопровождавший её животный страх лишь усиливал общую панику. Ещё при желании можно было различить в том крике обиду на судьбу, подарившую ему вместо ловких рук, неловко говорить что. Так же угадывалась досада на фортуну. Сейчас она откинула длинный подол, свесив над его головой огромный зад в виде хмурого облака, в котором что-то громыхнуло, и почти сразу пошёл дождь. Остальные же бархатистые облака живописно проплывали по небу мимо в акварельную гладь горизонта.
— Подумать только, какое лицемерие, любовь рисует облака!
С горечью произнёс Иван, вспоминая первые утренние впечатления от картины в небе, и глаза его заблестели, кажется от слёз.
Покачивая древком, стрела всё еще была в ноге.
Сейчас предстояло ловкими руками (других не нашлось) выдернуть её из ноги, а не вогнать глубже.
Ещё раз, подняв с поля куропаток, таким образом, охотник дал знать, что избавился от стрелы и теперь наблюдал, как тёплая алая струйка потекла в траву. Почувствовав себя нехорошо, Иван стал погружаться в иной мир, где реальность имела условные контуры. Здесь он без особого удивления обнаружил, что понимает язык птиц и зверей.
— Зачем, зачем, зачем.
Порхая вокруг Ивана, наперебой щебетали мелкие птахи. Они скакали по его голове, садились на плечи, из которых росли ловкие руки и снова взлетали, чтобы задать тот же вопрос.
Мгла постепенно растворилась и перед Иваном возникла девица в простеньком платье изо льна. Платье раздувал приятный ветерок, делая очертания фигуры расплывчатыми. Ветерок слегка отдавал навозом, и было в нём что-то по-деревенски приятное ласкающее сердце домашним уютом. В девушке Иван узнал старшую хозяйскую дочь Любку, что давеча веселилась, глядя из окна на потеху с гусями во дворе. Она скинула с себя лапотки, распустила косу, присела рядом, и подарила ему удивительный поцелуй.
— Зачем?
Спросила барышня, едва заметно улыбаясь, в это время туманный силуэт её был почти прозрачным.
Иван хотел было обхватить Любку ловкими руками, но та растворилась в лучистом летнем мареве, оставляя охотника в плену чудесного наваждения.
Теперь подошёл и сам олень. Грациозность его плавных движений завораживала. Так близко Иван видел оленя впервые. Показывая свой гордый профиль, олень величаво посмотрел поверх крон деревьев, шевельнул ноздрями, понюхал что-то далёкое и склонил голову к Ивану, чтобы задать ему уже знакомый вопрос:
— Зачем?
После этого, качнув кронами своих могучих ветвей, гигант медленно углубился в лесную чащу, не задев при этом ни одного из покрытых листвой разлапистых стражей.
Действительно, зачем? Отнюдь не отцовские наветы толкнули горемыку пойти в лесную глушь. Сознание к Ивану возвращалось по мере того, как удалялся от него олень. Окончательно придя в себя, Иван вспомнил о дочке Ореста Петровича. Любкин поцелуй ему так понравился, что он снова закрыл глаза, высунул язык и пошевелил им, желая продлить удовольствие теперь уже наяву. Увы, подарить Ивану ещё один поцелуй желающих не нашлось, но всё же на язык что-то село, ласково пощекотав самый кончик. Перебирая лапками, там устроилась старая зелёная муха, жившая в деревенском коровнике. Иван хотел было сплюнуть, но язык вместе с мухой быстро спрятался во рту.
Бабы закончили жать серпами хлеба. Их песня раскатисто уходила в поля и была слышна по всей округе. Вскоре её подхватили угрюмые мужицкие басы. Косматые бородачи, заткнув за пояса топоры, в могучем хоровом исполнении славили вырубку леса.
Пришла пора возвращаться. Может не в руках всё дело? Задавался вопросом Иван, лёжа на траве, всё ещё влажной от прошедшего слепого дождя. Кроме ловких рук есть и другие части тела, например язык. С этим инструментом он управлялся можно сказать мастерски. Язык подвёл Ивана лишь однажды, в разговоре с Прохором.
На мшистой кочке сидели две жабы. Они сейчас не были заняты чем-то важным и потому вели про меж себя будничную беседу. 
— Ква!
Обращаясь к сидевшей рядом соседке, восторженно сказала первая жаба, отметив, как ловко Иван поймал муху языком.
— Ква!
Согласилась её давняя подруга. Славная вышла охота.