Казимира вновь стали одолевать радужные несбыточные мечты и пустые надежды. Виной тому неосознанно стала «Мышка». Общение с женщиной, пусть и продажной, оказывает благотворное воздействие на мужчину. При этом ей для этого ничего особенного предпринимать не требуется, просто быть женщиной. Он даже подумывал обновить свой гардероб. Никаких излишеств. Купить шерстяной жилет и, может быть, подлатать сапоги. А после всего, если получится выпутаться, можно приобрести ещё одну пару сапог. Две пары — это уже почти роскошь. И, хоть не забывал о всех опасностях — попробуй забудь о них, всё-таки чувствовал себя покойно. Хорошего настроения подбавляла и погода. День выдался солнечный, хоть и прохладный. Осень ещё только начинала вступать в свои права.
По закону любых настроений Казимир распространял своё благостное состояние на всех остальных. Будто все окружающие должны были испытывать то же, что и он. Там, где было подёргивание губы, он видел дружелюбную улыбку. В любопытном взгляде ему грезилось участие. Это было временное самообольщение. Душа, рассудок, устав от враждебности и равнодушия, нуждались в передышке. Говорог стал ему менее отвратителен. Можно было и прогуляться, выбраться за город. Прикидывая, где бы пообедать, планировал со временем ввести сытную трапезу в традицию.
Расслабленный донельзя, он не заметил удара. Не по самой голове, а одновременно задевающего затылок и шею. Били плашмя ладонью, но сильно, с размаха, крепкой, привычной к такому рукой. Удар имел своей целью не вырубить, а ошеломить. Это не мог быть кузнец. Такое слишком даже для него. В глазах потемнело, перехватило дыхание. Помимо воли из глаз брызнули слёзы. Не успев сориентироваться, Казимир был грубо схвачен за шиворот и затем его куда-то потащили. Молча. Без слов. Как тащат упирающегося пса... Сперва он заметил лишь синий рукав полицейского мундира. Потом краем глаза разглядел, что над мундиром белеет лицо Брумо. А, значит, дело его плохо.
— Господин Лаптэк хочет видеть вас, — вот всё, что тот сказал, спустя несколько метров.
Хорошее настроение как ветром сдуло. Тряхнув ещё раз напоследок, Брумо отпустил его. Никаких объяснений не было, чего, впрочем, Казимир и не ожидал. Правая рука шэфа полиции явился не вестовым, не провожатым, а доставщиком. Если бы крысолов вдруг вздумал обнаружить характер, его привели бы силой. Грубость Брумо происходила не из личного чувства, такова была установка. Возможно, предварительно он сам получил нагоняй. Казимиру припомнился тот первый раз, когда его вели к Лаптэку. Тогда он шёл сам, и от этого оставалось ощущение некоторой свободы, теперь приходилось идти рядом с такою же скоростью, точно привязан был, всё равно что телёнок, которого ведут на убой — он не понимает, что происходит, но инстинктивно чувствует опасность. Брумо не смотрел на него, но держал в поле видимости. Отставать нельзя было, полицейский находился на расстоянии вытянутой руки, тяжесть коей уже была известна крысолову. Исчезло хорошее настроение. Поменялось и восприятие. Снова лица прохожих обретали прежнюю омерзительность. Дома опять окрашивались в серые тусклые тона.
Всю дорогу, идя бок о бок, они не проронили ни слова. Казимира немало удивило, что шли они не в участок, а в тюрьму. Шли не в участок, а в тюрьму, что ничего хорошего не предвещало.
Однако начальника на месте не оказалось. В абсолютном молчании, не смотря друг на друга, Казимир и Брумо ждали: один — расправы, которая имела для него вид назревающего природного бедствия; другой был напряжённо-спокоен как верный пёс, поджидающий своего хозяина. Морально, насколько это возможно, Казимир подготовился к худшему. Посадить его не могли. Он ещё был нужен Гроссу. А вот избить. Брумо, видимо, ожидал такого же неприятного для крысолова исхода. По приказу он мог бы и убить.
Молчание и затянувшееся ожидание не тяготили Казимира. Было время подумать. Причины, почему понадобилось так жёстко его доставлять, могли быть разные. Лаптэк просто мог выйти из себя, это было в его духе. Ему могло не понравиться, что от крысолова в течение нескольких дней не было никаких известий. Мог и разузнать что-то. Но что? Что так могло разозлить его? Стало ли ему известно, что Казимир по собственной инициативе пытался сблизиться с Маленчиком? Или поменялась расстановка сил? Кто тогда пошёл в гору? Казимир отбирал наиболее правдоподобные объяснения, которые как заслоны могли бы прикрыть все пути, ведущие к нему. Но источников опасности было множество, а время бежало слишком быстро. Буквально только что он так бездумно и бесполезно тратил его, теперь, когда оно более всего нужно было, его катастрофически не хватало. Оно как песок уходило сквозь пальцы.
Лаптэк ворвался, рывком распахнув дверь, так что та с шумом ударилась о стену. Вздрогнул захваченный врасплох крысолов. Брумо не шелохнулся.
— А вот вы где, — Лаптэк говорил так, будто и не рассчитывал уже на встречу, — что же вы? Куда запропастились... господин крысолов? — вопреки своей манере басить, по-змеиному шипел он.
— Мне же приходится работать ещё и на других, — заметил Казимир.
— Да-а? — округлив глаза, удивился Лаптэк.
Улыбка его была недобрая. За ней скрывалась с трудом сдерживаемая ярость.
— Вы, похоже, подзабыли наш разговор и ваши обещания мне. Вам, похоже, надо бы напомнить об этом. Напомнить так, как мы умеем это делать.
Угроза касалась уже не отдалённого будущего, а самого что ни на есть настоящего. Претворение её в действительность могло последовать прямо сейчас. Внутри застенка с ним могли сделать всё что угодно. Избить. Искалечить. Казимир понимал, что спастись можно, подбросив ему какой-нибудь фактик, который разобьёт поток его гнева. Пожертвовать чем-нибудь. Так поступают попавшие в капкан лисы, лучше лишиться лапы, но спасти самоё себя.
— Я время зря не тратил и кое-что выяснил, — с робостью начал Казимир.
— Что? — оборвал его Лаптэк.
Казимир всё ещё продолжал обдумывать, что можно сказать. Но его молчание, похоже, расценили как неуверенность.
— Ну?
— Цели злоумышляет против вас.
Лаптэк ничуть не удивился. — Что он там злоумышляет?
Пошёл ва-банк. Жизнь уже стояла на кону, при таких условиях любой риск становился оправданным.
— Ну же, говори.
— Он хочет провалить Гросса и не допустить вас до выборов.
Это Лаптэк и так знал. И этого было мало.
— Он предложил мне, чтобы я втёрся к вам доверие и предал вас, — выпалил Казимир. Это было полупризнание: из пасти льва сунул голову в петлю.
Лаптэк ничего не ответил. Как-то неопределённо кивнул. Но гнев его и вправду улёгся.
Делать нечего. Раз уж прыгнул, надо нырять с головой.
— Я согласился. Чтобы его обмануть.
— Что же он предложил вам за это, — в голосе полицейского появились невиданные прежде нотки уважения.
— Деньги.
— Это понятно. Сколько именно?
— Он не говорил сколько. Сказал, что заплатит щедро. Если я всё правильно сделаю.
— И что же вы должны сделать? — никогда этот голос не звучал так мягко, вкрадчиво, почти нежно.
— Вы хотели, чтобы я, обманув Гросса, не вывел крыс. А Цели нужно, чтобы я убедил мэра, что с крысами нельзя справиться, но чтобы при этом я обманывал и вас.
— В чём вы должны были обманывать меня? — Лаптэк чуть не сюсюкал с ним.
— А вам я должен был... по плану Цели, сказать, что собираюсь вывести крыс. Используя меня, он хочет свалить вас обоих.
Казимир нырнул в омут. Он ощущал, как его макушка окончательно скрывается под водой.
Лаптэк погрузился в раздумья. Уже никак не реагировал. Только судорожно сдвинул брови и уставился глазами куда-то в угол комнаты.
Брумо ничем не выдавал своей заинтересованности происходящим, что не помешало бы ему в любую минуту по приказу накинуться на крысолова.
Казимир замолчал. Больше сказать было нечего. Сказать больше — это уже полностью выдать себя.
— Хорошо, — наконец произнёс Лаптэк, — следуйте указаниям Иоахима и передавайте мне всё, что услышите от него. О Гроссе соответственно тоже не забывайте.
Беда миновала. Ураган прошёл мимо, хотя мог ещё вернуться.
— Я вами доволен, — Никогда прежде Лаптэк не поощрял его и никогда не говорил так благожелательно. Не только Казимир, даже Брумо удивился. Впрочем, так пристально взглянуть на своего начальника он мог, ожидая дальнейших распоряжений.
Лаптэк порылся в столе, затем резким движением бросил крысолову монету. Не медь, а серебро. Невиданная щедрость с его стороны.
Отвратив серьёзную опасность, Казимир однако не почувствовал облегчения. Сбросил одну ношу и взвалил себе не плечи другую, ещё более тяжёлую.
