В стране бурлила перестройка и уже открывала рот гласность. А нас после четвертого курса ждали военные сборы. Почему-то особенно ждала танковая часть в глухом райцентре. Эх, пропало лето!
Сразу по прибытии выдали комплект обмундирования из стратегических запасов времен ВОВ: гимнастерку через голову, штаны галифе, белый верх от кальсон, серые застиранные семейники, новые кирзачи и кусок полотна для портянок.
Потом строем повели в баню, где и намылить гениталии толком не успели, после чего «старики» (отслужившие однокурсники) учили нас мотать портянки. Ни хера мы за раз не научились, и за обратные два километра стерли ноги в мозоли.
Институтское кафедральное начальство добилось для нас привилегии: некоторое время мы могли ходить, даже в строю, в носках и кедах. Гармония галифе с кедами – кутюр убойный.
К строевой я отнесся довольно легкомысленно. Как итог, уже на третий день схлопотал наряд вне очереди. Командир взвода, местное мурло с мелкими мордвинскими глазками и кривым носом, огласило на вечерней поверке подо ржач однокурсников: «Ногу не держит, слов песни не знает, в строю сосет конфету». Увы, это была справедливая правда, потому что я успел осилить только про «раскудрявый клен зеленый, лист резной», а когда глазами пересекался с комвзвода, то перекрикивал всех: «я влюбленный и смущенный пред тобой». Про карамельки тоже правда.
Наряд, к счастью, был на стратегический объект «тумбочка», а не на мытье сортира класса «очко» (что меня, судя по добрым глазам мордвина, неизбежно ожидало в недалеком будущем). Стоять полночи возле идиотской тумбочки и охранять журнал дежурств у двери казармы мне не понравилось. Но на следующий же день я реабилитировал себя в глазах начальства на стрельбах. Пятерки по пистолету Макарова и по Калашникову! Сам не ожидал, тем более с недосыпу, но глазомер не подвел, о чем я и поведал в стенгазете «Молния!», редактором которой я себя выбрал, поскольку все отказались.
По отношению к данному прискорбному факту «стариков» я вскоре понял, что таких стрельб мне не простят и что объекта «сортир» не миновать. Тут-то из глубин студенческой памяти и всплыли 33 способа «заболеть». Впрочем, хватило щепотки перца в нос и чуток соли под мышки. Громко чихнув несколько раз, стараясь попасть брызгами по физиономии местного фельдшера, я достал термометр с достаточными 37.5º и слег в вожделенную санчасть с тяжелым диагнозом ОРЗ.
Палата на шесть коек это вам не бесконечная казарма с двумя ярусами. Мы называли санчасть Домом отдыха танкиста. Это был дворец с унитазами. Но танкисты по привычке ходили в кусты – метить территорию. Перед утренним обходом активно расходовались запасы перца и соли. Фельдшеру на всякий случай наливали. Днем отсыпались или загорали возле корпуса, ночью - водка и преферанс. А масть все не шла.
Старожилы показали две дырки в заборе. Одна вела к винно-водочному, другая – к Райке в барак через дорогу. Раиса, местная шмара почтенного возраста, жила на пенсию, но алчной не была - лишь бы наливали. Ей не нравилось слово «блядь», велела называть себя путаной. Никогда не пила бормотуху, предпочитала белую. А за коньяк могла и отсосать. Запомнились ее синюшный нос и неровные черные края ногтей под облезлым вишневым лаком. Моя экскурсия в мини-бордель закончилась ничем: Райка восседала на облезлом диване как Екатерина Великая на троне в предвкушении дани от вассальных калмыков, а я не налил. В спину она мне почему-то прошипела «у-у-у, пидарюга!»
К принятию присяги пришлось ненадолго выздороветь. Я начистил сапоги и бляху, подшил воротничок и стеснительно стал в строй, надрывно покашливая. Учить текст, славбогу, не пришлось, все читали из папки, потом торжественным хором прокричали «клянемся!». В этот момент я поклялся жизни не щадить во имя Родины, всю кровь до последней капли пролить во славу Партии и ее ЦК, Политбюро и лично товарища Генерального секретаря. После присяги пошел дождь, а я – в уже родную санчасть.
В последний день сборов был прощальный банкет. По случайному стечению обстоятельств меня в тот день выписали из Дома отдыха танкиста, и я с наглой скромностью подсел к столу. По выходе, перед посадкой в автобус мне, правда, дали пенделя «старики», но не сильно, поскольку в присутствии офицеров. Уже в автобусе я достал сэкономленный на Раисе коньяк, и мы помирились.
Проезжая мимо санчасти, в окна которой высунулись кореша-танкисты, я помахал им рукой и пожелал доброго здоровья и семерки в прикупе на мизере. Хотелось обнять их и поблагодарить за то славное армейское лето…
