На заднем кресле я... Впрочем, нет, ничего. Перекресток. Пространства сладкой заброшенности, метафизическая тень меж городским мозгом и спальными конечностями окраин. Прислонившись боком вплотную к пышному, хоть и небольшому образчику растительного покрова, такси затаилось. Многоликие абрисы листьев, геометрично строгие и вместе причудливые – линзовидные и языкоподобные клинки, полускрытые картежными сердцами, по-бычьи огромными, из-под них тянутся на стеблях игольные жала, сплавленные в скорлупчатые панцыри – добротно прорисованы, как в старых ботанических атласах. И этот гравюрный ревенант из «Historia plantarum», похваляющийся целокупным спектром зеленого, от нефтяной черноты до легкого, почти фантомного пламени сгорающей меди, ломится в глаза, наплевав на прочность выпуклого стекла. Памятозлобие и ярость, все более сухая и шершавая, постыдное невеликодушие. Я давно уже таков. Проклинаю неведомых и невидимых мне людей за их вечное насекомое шевеление, за неизбежный перехват моего лифта, за отказ вовремя умереть. Всю жизнь я смотрю на вселенную из окна. Быть может, мне нужна дефенестрация, та, что сотворена с имперскими чиновниками в Праге? Смутный, будто щебет призраков в Гадесе, говор внешнего мира. Правда, я старался вплетать в писанные мною пустяки тончайшие нити смысла. И я, господа, никогда не держал в руках руль. Мужчина без автомобиля для дамы в наши дни то же, что и человек без штанов. И речь не о том, есть ли у тебя штаны, а о том, хорошей ли они марки и покроя. Штанов у меня нет. Машина трогается, и я перевожу взгляд вверх, скользя по прозрачной вогнутости. Облачное меню сегодня словно на заказ для критика из «Мишлен». Блюда взбиты бесподобно, дерзко проработаны буравом и отшлифованы до сияния женской кожи. Одно из них щекочет глазной хрусталик неописуемостью формы, отметающей любую попытку уподобления, разве что, замерзшему на бегу снегом огненному выдоху демона. Истина Платона, эмалированная ляпис-лазурью и белизной. Бог весть по какому сродству я припомнил, как недавно на сковородке пульсировала немного перепеченная яичница, пугающе схоже с сердечной мышцей. Был выходной, я творил ритуал позднего завтрака. Тут мне показалось, что чугунная сковорода сдвинулась относительно конфорки. Но вдруг я увидел, что это кольцо огня переместилось в воздухе. И ветка звука проникла, изгибаясь, в тело сна – да, это был всего лишь сон. Но во мне тогда и сейчас царил приятный зуд наслаждения осязанием, ибо все чувства, в конечном итоге, сводятся к осязанию, эта чесотка заключена в наших костях. Вот почему, господа, я и приплел сюда яичницу. Ты живешь по-настоящему, пока слышишь кости. Но есть забытые грехи, они вроде кусков жвачки под сиденьем стула, прилепленных второпях и утопленных в потоке беспамятства. Цепь. Ты ведь ни в коем случае не помнишь начало сна. Так и с появлением на свет (голос сзади над головой: в утробе матери я парю с улыбкой авгура на крыльях тонких пальцев, языки белого бога, зеркало мироздания, для вас я перевернут, конечно, мои крючковатые пальцы оканчиваются буквами «иод», ты привык растворять мудрость века сего в иронии, но тот ли это алкагест, что потребен тебе? дух времени до времени ушел, с нами не попрощавшись, и ад радостно обращает свой взор на того, кто возжаждал святости, цепь снов, как цепь эонов, не имеет начала, ведь ты так и не вспомнил миг рождения?), и я вспомнил! утром я шел, по обыкновению, мимо погребального магазинчика, где всякие принадлежности и ангелы, уютный бидермайер смерти, а пятью минутами ранее я проходил под оранжевым всплеском рекламы с сакраментальным кличем «Избавься от долгов». Распутать карму? Чего проще. Дайте мне бесконечное число махакальп – или нет, лучше дайте мне ум Будды. Приехав домой, я сажусь за стол и от руки записываю: «Деньги. Исследование соотношения сущности и субстанции на примере изменения материального носителя денежной единицы – от раковин и золота, к бумажным ассигнациями и цифровым валютам». Моим личинам, вернее бы сказать, моим личинкам-маскам необходим locum tenens, престолоблюститель, пока я пребываю в младенчестве. Нежно-синий и розовый мел на асфальте, гримуарные диаграммы древней игры в классики – это, я забыл упомянуть, рядом с гробовщиками. Прежде чем найти и вступить в брак с внутренней луной, мне, ничтожному, увы, предстоит еще обрести внутреннее солнце. Двойная работа за ту же плату.
