БРОКЕРИДЖ

  Кто-то звонил в дверь. Звонил настойчиво, грубо. Я посмотрел на часы. Половина восьмого. Не рановато ли для воскресного утра? Я немного посопротивлялся, накрыв голову одеялом, однако упорство, достойное колокольного звонаря на пасху, победило лень моей постельной неги, и я потащился к двери. Веки слипались, и я ничего не мог разглядеть в глазок. Пришлось открывать дверь. За ней я увидел человека с типично пролетарским шахтёрским лицом и неуклюжими большими руками. Я удивился: ко мне такие никогда не приходили! Что ему нужно? В коммунистах я не состоял, сантехника не вызывал. Пока я так удивлялся, человек легко распахнул дверь, на которой я запоздало повис (вечно забываю накидывать цепку), и вошёл как к себе домой. По-хозяйски бросил на вешалку картуз, и, глядя куда-то в сторону, глухо сказал:
«Есть базар». Я повёл его на кухню, поставил чайник и стал делать бутерброды. То, что я услышал, потрясло меня.

    Он действительно в прошлом шахтёр. Но после очередного «похода на Москву» шахту, как нерентабельную, закрыли. Денежной работы он не нашёл, а экономить не привык, почему и пополнил ряды местного криминалитета. Не гнушался ничем: от карманных краж в базарное толчее до «воспитания» «непонятливых» лоточников по указке «деловых». В общем, раззявой по жизни не был. А свободное время отдавал картам. Играл в «чмо», в «буру», в «триньку». Накануне он сильно проигрался. Залез в долг. Но азарт гнал его дальше. И он поставил на кон жизнь. Не свою, конечно, а первого прохожего с момента сдачи карт. Этим прохожим, к моему несчастью, оказался никто иной как я! О, если бы я прошёл другой дорогой или задержался всего минут на пять, судьба нашла бы мне замену! Жестокий выбор. И всё же, пусть бы кто-то, но не я. Подумать только, я продолжал бы жить своей обывательской жизнью, не подозревая, что был игральной фишкой в смертельной игре! А теперь… И угораздило его снова проиграть. Сведи он игру хотя бы вничью, моя жизнь была бы вне опасности. А теперь его мучает совесть, и он решил исповедаться мне перед убийством.

    Я невольно потянулся к телефону, но мощный удар землистого кулака, пахнущего пивом и рыбой, опрокинул меня на пол. Вздохнув, детина вытащил заточенный напильник, и, склонившись надо мной, горестно сказал:
    - Готов выполнить твою последнюю просьбу.
    - А ты можешь… ну… отложить… убийство?
    - Только на неделю. Таков закон.
    - Тогда зачем же спешить?

    «Шахтёр» задумался. Спрятал напильник. Оглядел сочувственно небогатое убранство жилища «технического интеллигента» и вдруг спросил:
    - Семья есть?
    - Жена с сыном в деревне у родителей.
    - Деньги нужны? А то я дам.
    - Деньги?

    Теперь уже задумался я. Похоже, дело моё – дрянь, а деньги семье явно не помешают. Эх, куда деваться!
    - Конечно нужны. А сколько дашь?
    - А сколь надо?
    - Тыщу «баксов», - назвал я непостижимую для меня сумму.
    - Идёт. Завтра и принесу. У меня тут как раз дело подвернулось. Только не вздумай идти к «мусорам», дойти не успеешь!

    «Шахтёр» был явно доволен своей «благотворительностью». Тепло попрощался и ушёл. А я остался один. Растерянный и подавленный, с трудом понимая всю дурацкую безысходность своего положения. Ныла скула, во рту солоноватый вкус крови… Делать ничего не хотелось, и я достал фотоальбом.

    Я очень редко смотрел фотографии. Всё как-то некогда, спешишь за течением жизни без привалов и остановок, и даже не задумываешься о тех мгновениях, которые в совокупности составляют жизнь. Вот я иду в школу на свой самый первый звонок. Букет цветов едва ли не с меня, и я с трудом охватываю детской ладошкой тугую связку стеблей. А вот выпускной вечер, и снова я. Прямой неподкупный взгляд, плотно сжатые губы вперемежку с совсем юным овалом лица и цыплячьим пушком вместо усов. А это уже институт. Милая Alma Mater, пробежаться бы сейчас по полузабытым корпусам, по зелёной аллейке вдоль учебной территории! Неужели всё это в прошлом, и какой-то «урка» разорвёт киноленту жизни одним махом здоровенной руки? Что стоит жизнь – карточный кон?

    Вот наша группа. Как молоды мы были! Этот, с поднятой головой как у Ленина, был комсомольским вожаком. Всегда в разъездах, в мероприятиях – не до наук. Впоследствии ребята шутили, что его красный диплом покраснел от стыда за его знания, а глядишь-ты, сейчас крупный воротила алкогольного бизнеса! А эту скромнягу по кличке «Лапушка» увёз заезжий иностранец. По слухам – давно развелась, содержит публичный дом, отпуска проводит на Канарах, в общем – не до России. А вот этот парень… Тут особый разговор. Всегда молчалив и одинок. Даже здесь, на фотографии, он как бы в стороне, и в его взгляде нет того единства, которым был охвачен весь снимок. Ребята не находили с ним общего языка, а девчонки жаловались на какой-то непонятный страх в его присутствии, хотя он никого не обижал и даже ни разу не подрался. Все сторонились его вольно или невольно. Все. Кроме меня. Мне же он казался пронизанным какой-то едва ли не мистической загадкой. Его интеллект был недосягаемым и холодным, как вершина Эвереста, с которой он презрительно смотрел на окружающий «демос». Он любил философствовать в узком кругу, и я с удовольствием слушал его нетрадиционные сентенции, вызывавшие озноб у приверженцев кодекса «строителей светлого будущего». Всегда невозмутимый и бесстрастный, он являл собой какую-то дьявольскую гармонию блестящего ума с отвратительной расчётливостью и цинизмом. Никто не называл его по имени. «Философ!» - кричали ему на футбольном поле, пасуя мяч. «Философ», - вызывали его на бюро комсомола для «промывки мозгов». «Философ», - многозначительно выговаривали преподаватели, выводя в «зачётке» очередное «отл.». Много лет о нём ничего не было слышно. Я знал только, что он несколько лет проработал в НИИ уфологии, кажется, по проблеме аномальных явлений. Но Перестройке нужны были конкретные воплощения и ускорения, а не призрачные контакты с параллельными мирами и внеземными цивилизациями. Институт перестроиться не смог, и его благополучно закрыли. А «философ» «со товарищи» оказался за бортом отечественной науки.

    Но вот однажды я едва не угодил под колёса роскошного «мерса», из которого вышел тот самый «философ». Инцидент был отмечен в ресторане за его счёт. Тосты «за неудачный наезд» и «за удачную встречу» завершил тост «за выживание». Я попросил пояснить. Оказалось, что его сегодняшняя профессия – киллер, наёмный убийца. На мой вопрос, не мучает ли его совесть, он ответил в привычной философской манере.

    Наш мир живёт по закону борьбы за существование. Здесь каждый живёт благодаря тому, что всё время кого-нибудь ест. И ничтожный фаг, пронзающий обрюзглое тело паразитирующей бактерии, и хитрый политик, составляющий громогласные лозунги, за которые гибнут тысячи людей. Один ест другого просто потому, что хочет есть, другой же не хочет быть съеденным, и поэтому должен съесть первого. Киллер не нарушает законов бытия, он всего лишь официант, подающий еду. «Кого изволите? Кушать подано!».

    Я и верил ему, и не верил. Он заметил, как я насторожённо посмотрел на его руки, ловко разделывающие тушку перепела, небрежно бросил на блюдо нож с вилкой и позвал официанта, чтобы оплатить счёт. На прощанье он дал мне визитку «на всякий случай», отвёз меня домой и опять исчез за пределами моего горизонта.

    А может быть… Тёплая волна неясной надежды окатила грудь. Я бросился искать визитку. Вот она! Лоскут белой плотной бумаги с тиснёнными буквами. Никаких «прибамбасов», всё лаконично, сухо, правильно. Я набрал номер. И тут же узнал как всегда бесстрастный, почти механический голос. Он мне назначил встречу. Завтра вечером.

    На следующий день я едва дождался конца рабочего дня. Дома меня уже поджидал «шахтёр», наверное, открыл дверь отмычкой. Он сидел за письменным столом и задумчиво курил, подпирая рукой костистую голову. Похоже, пришёл давно. В комнате висел сизый дым, на паласе валялись примятые окурки. «Принёс, вот, - с некоторой неловкостью проскрипел он, указывая дымящейся папироской на стопку «зелёных» в сахарнице. – Тыща «баксов», как договорились, можешь не считать. Я ещё на похороны подброшу. Вот дело выгорит, и подброшу. Жену-то как звать?» Я не ответил. «Через два дня приду, готовься». Он встал, сочувственно похлопал меня по спине и ушёл. А я считал минуты до встречи с «философом».

    И вот я иду вдоль улицы, захожу за перекрёсток – как в кино! Строго в назначенное время ко мне заруливает знакомый «Мерседес», и я прыгаю на заднее сиденье. Мы ехали всего минут десять. За это время я успел рассказать свою грустную историю. Невыразительное как маска лицо киллера было неподвижно сосредоточенным. В конце я стал что-то лепетать о том, что не знаю адреса «шахтёра», но он меня оборвал:
    - Тысячу «баксов», говоришь?
    - Ты мне поможешь?
    - Такая у меня работа, помогать людям, - усмехнулся он.

    Я бросил на переднее сиденье завёрнутые в газету «баксы», машина остановилась, я вышел, и он исчез. Мог ли я надеяться на что-нибудь? Как-то всё закончилось очень быстро, без каких-либо обещаний и ручательств.

    Шло время. «Философ» молчал. Но и «шахтёр» не появлялся. Сегодня истекал срок. Еле уговорил жену задержаться в деревне. Сыну уже пора в школу, а тут… Я поминутно подходил к двери. Невыносимое чувство ожидания, словно я играл в рулетку, поставив на кон свою жизнь.

    Вдруг мёртвая тишина взорвалась клочьями телефонного звонка. Я торопливо снял трубку. Удивительно милый женский голос сказал, что внизу меня ждёт машина, и тут же оборвался короткими гудками. Кто в машине: «философ» или «шахтёр»? Моя рулетка резко теряла обороты, близился финал. Эх, всё равно от судьбы не уйти. Я взглянул на фотографию жены с сыном, и вышел на улицу. За рулём иномарки сидела эффектная блондинка в тёмных очках. Она мило улыбнулась, и мы поехали за город. Когда мы въехали в лес, я мысленно простился с жизнью. Блондинка высадила меня среди тополей, сказала ждать, и укатила. Через некоторое время подъехал знакомый чёрный «Мерседес». Из него вышел «философ». Игра закончена? Сыграла моя ставка? Я не решался в это поверить. «Философ» улыбнулся одними губами и бросил к моим ногам спортивную сумку. Когда я её открыл… Из сумки на меня стеклянно и неподвижно смотрела голова «шахтёра». Отвисшая челюсть тяжело упиралась в дно сумки, шейный срез был ровным и гладким, как на плакатах в странах победившего социализма. Я уронил сумку. Что-то лязгнуло. Челюсти? Тополя закружились в обморочном танце.

                ***

    На лбу приятный холодок – компресс.
    - Где я?
    - Ну, слава богу, я уже вызвала «скорую».

    Жена…
    - Откуда ты?
    - Мы всё же приехали. Сыну завтра в школу. Мы что, так тебе надоели? Я уже боялась застать здесь кого-нибудь.
    - Как я тут оказался?
    - Тебя привезли какие-то парни, сказали, что ты ехал в автобусе, который врезался в грузовик, но ты, к счастью, не пострадал, а лишь получил шок.
    - Со мной не было сумки, спортивной такой? – невольно вздрогнул я.
    - Нет, - удивилась жена.
    - Слава богу! – вздохнул я, а жена заторопилась менять компресс.

    Раздался звонок.
    - Не открывай! – крикнул я.
    - Успокойся, это