Вчера вечером (да и не темно ещё было!) в овраге за домом соловей запел. Для наших краёв и не удивительно это в самой середине мая, когда юная, не пыльная ещё зелень смешалась с белью цветущих яблонь и вишен, розовой пеной каштанных свечек и робкой ещё синевой набухающей сирени. А в ногах у всей этой красоты зелёный ковёр к земле прибит жёлтыми гвоздями одуванчиков.
И соловей старался. Так старался привлечь даму сердца своего и убедить её в том, что лучше, чем он, супруга, да и лучшего места для гнезда, чем наш старый овраг, на дне которого ржавели рельсы заброшенной узкоколейки, найти трудно. Самое удивительное так это то, что даже когда проворная «кукушка» (так назывался когда-то маленький паровозик, вывозивший по путям продукцию местного цементного завода) ещё бодро шмыгала по дну оврага, соловьи и тогда в мае пели. Теперь цемзавод ликвидировали, вынесли куда-то за городскую черту, а правнуки и праправнуки тех, что пели под дробный аккомпанемент колёс «кукушки», остаются верны родине и ежегодно в мае смущают души живущих окрест призывными руладами из зарослей клёнов и шиповника, щедро овраг заполонивших.
А сегодня с утра небо, будто наслушавшись накануне соловьёв, умылось тщательно-тщательно, совсем не оставив ни клочка пудры облаков по всему лику своему, задышало, разулыбалось молодо и мило, словно призывая живущих под ним хоть глаза поднять и порадоваться, глянув на него, если летать не могут.
И Настя нынче от неба оторваться не могла. А когда на него смотрела, то о вчерашних соловьях думала, о нежности их вековечной, о преданности своим подругам и дому, который они вместе строят.
Настасья тоже собиралась с Серёжей дом строить. Их дом. Такой, чтобы на всю оставшуюся жизнь радостью для них обоих стал.
Ну, дома-то своего, конечно, пока ещё нет, но как только решили они с Сергеем жить вместе, тут же сняли квартиру. Это Серёжа так сказал, чтобы не быть в тягость ничьим родителям и чтобы те не лезли те в их с Настей личную жизнь.
От какой же он у Насти умный и рассудительный! Прям она гордится им вся уже скоро три месяца, которые живут они на съёмной квартире. В загс за штампом в паспорте они пока ещё не собираются: Серёжа сказал, что сначала обжиться нужно. Пральна, как всегда, сказал!.. Чё им торопиться-то? Впереди – целая жизнь у них!..
Бежит с работы домой Настя, а сама быстренько соображает, что бы такое приготовить, чтоб Серёжу порадовать. Он ведь устал очень, потому что целыми дня работу ищет. Это Насте хорошо, у неё с работой всё в порядке на её бабской кондитерской фабрике. А Серёженьке всё какую-то недостойную его и его образования чепуху предлагают. Он ведь у неё окончил Свободный университет Натальи Нестеровой и в графе «специальность» у него написано: «Специалист по связям с общественностью». Спе-ци-а-лист, а не кто попало. Понятно вам?..
Прибежала Настька домой, своим ключом двери открыла и первое, что услышала, – это голос отца, раздававшийся из кухни. Её отца. Она даже обрадоваться ещё не успела: сразу слушать начала:
- … не нужна она тебе, да и ты ей, парень, не нужен! Отпусти, не держи мою дочь, не губи ей жизнь. Ты ещё таких как она столько повстречаешь, а она у меня, вся в мать, - привязчивая, как собачонка. Пока не оттолкнёшь, у ног лежать будет.
Отец помолчал, покряхтел, поскрипывая табуреткой, на которой, видно, сидел. Молчал и Серёжа. Тогда отец снова заговорил:
- А я, знаешь, чего? Хочешь, денег тебе дам? Во, гляди, сколько!..
Люди на кухне, для Насти невидимые, задвигались, зашуршали бумагой. Потом Серёжин голос и говорит:
- Маловато, Сергей Сергеич… Добавить бы немножко надо…
Дослушивать Настя не стала. Всё и так поняла…
За двери выскочила, кнопку лифта нажала, а ждать, пока он приедет, неторопливый, на девятый-то этаж, не стала: понеслась по лестнице вниз, стуча каблуками на весь подъезд. Да что там – на подъезд: на всю Вселенную. Да так громко, что соловьи в овраге за домом оглохли, застыдились и замолчали.
Бежала Настька вниз, плакала и думала ерунду всякую:
- Интересно, а сколько же папа за меня предложил? Сколько я стОю?..
Потом сама себя испугалась и про другое думать хотела. А не получилось всё равно:
- Да и какая разница, сколько! Хоть триста триллимиллиардов долларов или даже евро!! Это ведь что получается? Вернётся домой папа, поспит, подумает, а назавтра снова к Серёженьке завалится да и скажет:
- А знаешь, чего, зятёк несостоявшийся? Давай-ка я тебе ещё столько же денег дам для того, чтобы, уходя от моей дочери, ты ей по морде съездил: пусть неповадно будет впредь, с родителем не посоветовавшись, мужей себе выбирать…
На улицу выскочила – темно уже совсем. Настька села на лавочку у подъезда и теперь уже реветь в голос начала. Соловей в овраге, наверное, её услышал. И запел. Теперь уже точно – только для неё, чтобы не забывала, что впереди ещё столько светлых, с умытыми небесами маев будет! Столько всего прекрасного, что про ужасное в этой жизни нету сил уже думать!..
|