повзрослевшему сыну такой уже не понадобится. А, может быть, ТАМ внуки есть?
- И сколько же стоит эта занятная штуковина? - спросил он на всякий случай, разглядывая автомат.
- Одиннадцать тысяч, - ответила продавщица, сверившись с записями в учётной книге.
- Да за такие деньги настоящий можно купить! – пошутил Виктор.
- А что, Вам настоящий нужен? – очень серьёзно спросила женщина.
- Нет, конечно. Я просто так сказал.
- За базар ответишь! – вмешался в разговор чей-то скрипучий голос.
Оглядевшись и увидев незамеченную до сих пор клетку с попугаем, путник выдал традиционное:
- Попка дурак!
- Будь ты проклят! – крикнул попугай.
Виктор замахнулся на него автоматом, но тут же почувствовал низкий подземный гул. Пол под ногами завибрировал.
- Что это? – испуганно спросил он продавщицу.
- Не знаю… - не менее испуганно ответила та.
Отбросив автомат, мужчина опрометью вылетел из магазина. Сделав по инерции несколько шагов, он остановился, поражённый. Что такое? Местность вокруг как по волшебству изменилась. Пустыря не было и в помине. Прямо перед ним выстроились двумя рядами разукрашенные ларьки, киоски и магазинчики, уходившие к подножию невысокой горы. Между рядами сновали люди. Множество людей. Гремела музыка.
Хуже всего было то, что в пределах прямой видимости не просматривалось и автобуса.
- Вот это да! – запаниковал Виктор - Неужели водила уехал, меня не дождавшись? Он мне сразу не понравился. Та ещё скотина!
Люди вокруг не обращали на нашего путешественника ни малейшего внимания. Иногда они наталкивались на него, с недоумением оборачивались и двигались дальше.
- Слушай! Где автостанция? – остановил он какого-то паренька.
Тот уставился на него, как на чумного, покрутил головой, не отвечая, и убежал. Чувствуя. что он в другом пространстве, а может быть - и в другом времени. Виктор бросился назад, но того самого магазинчика, из которого вышел несколько минут назад, не обнаружил. Портал закрылся. Теперь до его сознания дошло, куда время от времени исчезают люди, которых потом не находят.
И вот теперь он двигался в толпе празднично одетых людей. Но чувство одиночества только усиливалось. Был момент, когда на него с искусственной горки скатилась целая орава ребятишек. При попытке заговорить с ними они с тем же визгом разбежались. Второй попыткой контакта стала встреча со стайкой разряженных девчат. Те убежали со смехом. Вот тогда он осознал непреодолимость языкового барьера. Даже купить себе чего-нибудь прохладительного не смог. Деньги у них, конечно же, оказались другими. Было довольно тепло, и он вспотел в своей куртке, но бросить её не решился, а вдруг здесь ночи холодные.
Услышав сзади топот, он едва успел увернуться от мчащихся упряжек каких-то четвероногих, не то лошадей, не то оленей. Они тянули за собой лёгкие платформы, полные людей в диковинной раскраске, вовсю дудевших в трубы и бьющих в барабаны. Когда с ним поравнялась третья упряжка, ему почудился голос бывшей жены, звавшей его по имени. Он попытался взобраться на эту платформу, но сорвался и упал на дорогу, больно ударив колено.
Постепенно толпа редела. Киоски заканчивались. Платформы с музыкантами как сквозь землю провалились. Виктор оказался у входа в тоннель, ведущий в недра горы. Не без колебаний наш путник вошёл в него, надеясь , что кроме входа должен быть и выход. Стены были испещрены глубокими проёмами, в которых что светилось. Не понимая природы этого света, он сунулся в один проём, но застрял и еле выбрался оттуда, испачкав куртку.
Вскоре он дошёл до бруствера, перегораживающего тоннель поперёк. Под стенкой сидели три аборигена в довольно странных одеяниях, напоминающих монашеские. Памятуя пресловутый языковый барьер, он поднял с пола кусок штукатурки и нарисовав на стене силуэт автобуса, потыкал в него пальцем. Аборигены дружно вскочили, указывая вглубь тоннеля.
В это время кто-то схватил его за воротник куртки, раздался треск. Эй, поосторожней! – инстинктивно заорал Виктор – Воротник оторвёшь!
И был потрясён, услышав ответ на родном языке:
- Ничего, я потом зашью.
Ещё большее потрясение он испытал, когда повернулся и увидел перед собой шофёра автобуса. После взаимных объятий выяснились жуткие подробности: непонятная сила просто выбросила водителя из кабины, а автобус на его глазах испарился вместе с пассажирами.
-Ты только ушёл, тут такое началось, - твердил шофёр - я думал, что и ты погиб. Слава Богу, нас теперь двое. Пить будешь? – спросил он, доставая фляжку, в которой что-то булькало, - Пойло жуткое, но мозги прочищает хорошо.
Виктор глотнул и закашлялся, но в голове действительно наступило некоторое просветление. Он сказал:
- Не исключено, что автобус с пассажирами просто попал в другое пространство – время. Не зря же эти трое указывают в конец тоннеля.
- Да это же простые могильщики, - не сдавался шофёр, - много они понимают, да ещё пьяные к тому же! Тоннель – это у них кладбище. А толпа у входа празднует День Мёртвых.
- Ты как хочешь, а я иду дальше! – заявил Виктор
- Не иначе, свой сгинувший Город ЗДЕСЬ искать собрался? Чиканулся, что ли? – твердил шофёр, загораживая ему дорогу - Пока нам можно с этими ребятами перекантоваться. А дальше видно будет.
И он принялся переговаривать с аборигенами на их свистящем наречии. А Виктора обожгла мысль:
«Что-то неладно с этим шофёром. Откуда он знает местный язык? Перевёртыш он, только и всего. И про Город он, конечно, врал в автобусе и врёт сейчас».
Поэтому оттолкнув опешившего водителя в сторону, наш герой направился к брустверу, с трудом перелез через него и направился вглубь тоннеля
- Вернись, дурашка, там обвалы бывают – кричал шофёр.
Но Виктор упорно шёл вперёд. Между тем тоннель заметно сужался. К тому же стало совсем темно, Похоже, что снаружи наступила ночь.
Виктор совсем выбился из сил, заполз в какую-то щель, не веря, что доживёт до утра. Но смерть за ним не пришла. Утром забрезжил рассвет, и упрямец снова поднялся на ноги. Вскоре он добрался до камнепада, засыпавшего выход из тоннеля почти доверху.
Плача и обламывая ногти, ворочал Виктор тяжёлые камни, пока не расширил лаз до нужных размеров. Выполз на склоне горы. Везение продолжалось потому, что удалось спуститься в долину. И сразу, как на ладони, перед ним открылся Город. Тот самый, к которому он стремился долгие тридцать лет. В радостном возбуждении путник устремился к нему, бормоча:
- Только бы не мираж!
Между тем ветер, вначале слабый, всё усиливался. Сплошная пелена крутящегося в горячем воздухе песка заслонила Город, проникала в лёгкие идущего. Удушье быстро прикончило его. Через некоторое время на месте, где он упал, буря насыпала небольшой бархан.
Ведьма и инквизитор
- Ну что там еще? – отец Фернандо оторвался от свитков. Приговоры, доносы, опять приговоры…Ведьмы, еретики, колдуны.
- Ведьма, - брат Алонсо склоняется в почтительном поклоне. Опять. Какая-то эпидемия. Фернандо отложил перо и прикрыл глаза. Десять лет он является карающей рукой Господа – точнее, обличающей. Выносит приговор суд во главе с епископом; а карает огонь и толпа; ревущая, любящая кровь и впадающая в экстаз, когда очередная жертва извивается в пламени. Десять долгих лет – и эта рука устала.
Отец Фернандо безупречен; и не найти более неподкупного дознавателя во всем королевстве. Он устало произносит:
- Введите….
Два черных безликих балдахина волокут деву. Растрепанную, в рваном платье, испуганную. Фернандо пробегает глазами донос. Все как положено – два свидетеля; трое спятивших юношей – не иначе, как колдовство. Он поднимает тяжелый взгляд:
- Говори.
Девушка молчит; неестественно яркие голубые глаза, тонкие подрагивающие губы, кроткий взгляд. « Клянусь небом; я скорее подумал бы, что это ангел….» Фернандо всматривается. Где-то знаком ему этот облик, дышащий чистотой и такой гармонией. Ах, да, фреска неизвестного мастера; Фернандо подолгу стоял у нее, не в силах оторваться.
- Говори, дитя, - мягко повторяет он.
Алонсо встревает:
- Свидетели видели, как она варила зелье. Притом один из юношей его пил. После этого он бросился со скалы…
- Так? – тень закрыла лицо Фернандо.
- Нет, святой отец, - зазвенел голос под сводами, - нет… Он клялся в любви – а я… - Она всхлипнула. – Я ему отказала. Если б я знала, что он решится на такое. – Ее плечи вздрагивают.
- А что за зелье?
- Это травы; просто травы, - она улыбнулась; и ее улыбка светла и ясна. – Он болел; мы дружили. Я поила его отваром от кашля. Потом он как будто сошел с ума. Все в любви мне объяснялся.
- Она призналась, - поднял руку Алонсо. – Все очевидно.
- Подожди, - с раздражением смотрит Фернандо. – А что другие?
- Другие? Другие тоже, – она не знает, что ответить.
- Другие, - усмехается Алонсо. – Другие, верные сыны церкви раньше, сейчас готовы продать душу за нее. - Он кивает на ведьму. - Родственники убиты горем и справедливо взывают к нам. Один, между прочем, королевской крови – племянник адмирала Эстебана. Бедняга лишь раз взглянул на нее – и лишился разума.
Фернандо застывает.
- Подойди ближе, - он глядит вплотную. И что-то в ней все-таки есть; и это есть божественно-дьявольское. Полураскрытые потрескавшиеся губы; глаза цвета моря, огромные, затягивающие в себя и …Не понять; но что точно – от этой девчонки и сам епископ, будь он помоложе, мог бы потерять голову. Что-то есть в этом беззащитном облике, страшном в своей красоте. И чем дольше смотришь…. Он откашлялся.
- Тебе лучше сказать все и уповать на милосердие Бога, дитя мое, - Фернандо вдруг понимает, что ищет малейшую зацепку, чтобы спасти девчонку. Он уже знает – отправь ее на костер и … Случится непоправимое. С ним; не с ней. Ее просто сожгут – одной вязанкой хвороста станет меньше.
- Да уж, лучше сказать, - усмехается Алонсо. И от его усмешки девушку бросает в озноб. – Когда тебя посадят в кресло для ведьм или щипцами начнут отрывать грудь…
- Ну хватит, - Фернандо стучит по столу. – Уведите ее; мне надо тщательней разобраться в этом деле.
Алонсо кинул молниеносный удивленный взгляд. Все уходят. Фернандо один; и перед его глазами стоят ее, полные отчаяния, умоляющие.Разум еле слышно пытается шептать: - Племянник Эстебана. Она обречена.
- Нет, - хрипит Фернандо, - это ошибка.
Он не спит день, второй, третий. Приговоры и доносы расплываются перед глазами; больными, как будто набитыми стеклами. А ночью встают лица тех, кого он отправил в чистилище. И судорогой дергает мысль: « А что, если я ошибался?» Нет, ему не в чем каяться. Все, что он делал – во имя истинной веры. Бог тому первый судья. И тугие кошельки никогда не меняли его решения – каков бы сан не был просящего. Но он всего лишь человек. Нет, отмахивается совесть, ты все делал правильно. Но тогда откуда этот липкий ужас? И ее взгляд, рвущий сердце на куски. Разум стучится, пытаясь подсказать какую-то деталь, но Фернандо глух.
- Ну как, дитя, ты признаешься? – деваться некуда; это дело на контроле у епископа.
- В чем? – и Фернандо хочется выть от ее детской непонятливости.
Он уткнулся в бумаги.
- Идем, - буркнул Алонсо. Она зашлепала босыми ногами, обернувшись; Фернандо сжал зубы, стараясь не попасть в голубые лучи…..Величавый покой свода разрезал крик; пронзительный,
Оба рассказа вызвали отклик.