В кои-то веки очень и очень неплохие стихи вышли из-под пера Тамаркина. Ну, это образно говоря. Какие сейчас перья?! Нахлынуло на него накануне что-то такое-эдакое, понесло будто на волнах каких и бац! Готово!
Кое-кто плечами пожмет, дескать, что из того? И будет прав. По-своему. А вот Тамаркин перечитал стихотворение утром, кое-что подправил и поскорее выложил свое детище на авторитетном литературном ресурсе. И что же вы думали?! Пол дня прошло, а читатели сказочным безразличием будто обструкцию предполагаемому триумфу объявили.
Что тут будешь делать? Пометался Тамаркин туда-сюда по комнате, потом, конечно, взял себя в руки и, усмехнувшись иронично, за неимением, мол, гербовой, пишем на простой, разместил свой опус на сайте попроще. Только и там случилась, почитай, та же история: читателей кот наплакал, а про отзывы и говорить нечего - ни у кого не нашлось ни единого доброго слова. Такую вот награду огреб он за свою творческую удачу.
Вечер наступил, и ввиду полной безысходности ситуации пристроил он скрепя сердце плод своего недавнего вдохновения на совсем уже никудышном портале, но и там результат не порадовал. Мягко говоря, плачевным он оказался.
Такой подлости со стороны пользователей всемирной паутины Тамаркин никак не ожидал, и, не дай бог, кому-то, как ему, доведется испить такого же рода зелье, состряпанное из горечи обиды и жгучей колючести унижения.
Не приходится удивляться, что в эту ночь ему никоим образом не удавалось уснуть. Очень уж оглушительным оказалось фиаско, и приневолен он был произносить мысленно длиннющие монологи, пытаясь объяснить безымянным читателям насколько убога их откровенно не напряженная интеллектом позиция. Он ворочался с боку на бок и, если совсем уж начистоту, чувствовал себя человеком, которому прилюдно влепили пощечину, или даже нет – плюнули в лицо. Попробуй-ка выдержи такие муки. Вот он и не выдержал.
Далеко за полночь вскочил с постели и, прихватив баллончик с краской, прямиком в безлюдный двор своего многоквартирного дома, подошел к глухой его стене и бестрепетной рукой начертал пурпуром в пол роста взрослого человека матерное из трех букв, его все знают, слово. Потом отступил на шаг, окинул придирчивым взглядом каллиграфию надписи и, поразмыслив секунду, украсил ее восклицательным знаком.
- Так-то! – от полноты чувств проговорил он с назидательной суровостью, - Прочтя это, никто не унизит меня равнодушием.
