Война 2017

Россию, не мешай другим это делать.
   Он явно утомился от своего монолога. Я специально не вступал в дискуссию. Времени мало, да, и просто было интересно послушать аргументы предателя. Хоть он и пытался говорить в запале, яростно, доказывая свою правоту, но актер-то из него плохой.
   Я закурил. Прикурил от своих спичек.
   - Послушал я тебя, подполковник. Что могу тебе сказать. Хорошо говоришь, и стихи хорошие привел, только бы ты не трогал имя России своим поганым языком. Что лижешь подошвы своих хозяев, которые не из России, а из-за океана. Да, денег у них больше. И прав ты, что богатство, что принадлежит всем увозят за границу кучка пидаров. Но умрут, уйдут они. Точно также как умер Ленин, Сталин, Ельцин, да, и многие те, кто немало горя принес стране. И пошел ты служить не, потому что ты такой патриот России. Отнюдь. Мог служить и в своей части, тянуть лямку как другие офицеры. Нет, ты поперся в часть, что создали фашисты. А так нельзя. И семьи у тебя нет, чтобы ипотеку купить. Была у тебя семья и не одна. Бабник ты. Да, и женился ты, как пить дать, чтобы по карьере двигаться. И много судеб поломал. И плевать ты хотел на всю страну, лишь бы тебе сыто жилось и пилось. То, что ты говоришь, что они цивилизацию принесли, то могу напомнить, что немцы в далеком 1941 году также пытались нам принести цивилизацию. Не вижу разницы.
   Каждое слово его как бы пригвождало его. Не оратор я, но пока слушал длинно-витиеватую речь иуды, я понял, что он за человек. Он мог от так, имея поверхностные знания, вскружить голову какой-нибудь легкомысленной девочке, мог провести разъяснительную беседу с новобранцами. Но не имея глубинных знаний, убеждений был просто красивым, молодящимся хлыщом. Да, и не шел он впереди своих бойцов в бой, как это было заведено в России, а был рядом с американскими инструкторами, а те шли сзади. Я ему много высказал. Я не прокурор, не судья. Тем более я дал слово, что не убью его. Но он понял. Он сам многое понял.
   - Меня убьют? -спросил он глухо.
   - Я - нет. Слово дал. Даже с такой сволочью как ты не собираюсь мараться. Не буду марать свое имя. Слово офицера - оно и есть слово офицера. Хотя тебе этого не понять. Мразь.
   - Я могу застрелиться?
   - Стреляйся, по крайней мере, это будет честно по отношению к себе, передумаешь - позови.
   Я выщелкнул из обоймы его пистолета семь патронов, восьмой оставил. Положил патроны к себе в карман, в том числе, что и выскочил ил из патронника. Вышел.
   Снова закурил. Тоскливо на душе. Вот так офицеры сами идут на службу, даже в услужение врагу. Пусть и не блестящий, не сделал себе мимолетную карьеру, но службу знал. Да, бабник, но кто из нас без греха... Просто хотел выжить в новых условиях. Я бы его понял, если он честно сказал. Мол, нужны были деньги. Но когда подо все это подводится идеологическая основа, то это уже осознанное предательство и служить такие будут не за страх, а за совесть, и когда их повяжут кровью, таких как мы, кровью своих же граждан, то все это плохо кончится, такие будут думать. Схватили Бога за бороду. А такого не бывает. Лучше бы он просто пошел за деньгами к врагу. Лучше бы за деньги... Тогда все понятно. Без патриотического суфле.
   А может я сам не прав, и накручиваю себе ситуацию? А прав он? И нет больше тех идеалов и идей, которым я служил? Такое возможно? И может я и те кто рядом лишь жалкая кучка без конца рефлексующих, придумавших невесть что себе и мешающих людям жить и строить новую страну, новое общество? Нельзя так! Нельзя так!!! Так нельзя!!!
   Может это мне надо стреляться от отчаяния? Я и пытался это сделать, если бы не тот майор, что помешал мне это сделать. Нельзя!
   Выстрела от подполковника Дробина не было.
   Посмотрел на часы, прошло три минуты. Выстрела не было. Вошел в комнату. Он сидел, весь выжатый как лимон. На столе лежалее го блестящий пистолет. Куртка на нем была темная от пота. Контраст. Темная куртка. Волосы на голове слиплись и бесформенным куском свисали, закрывая левое ухо, но он не обращал на это внимание, лысина блестела. Блестел и хромированный, отполированный пистолет на столе. Рядом же лежала и зажигалка блескучая. И часы, по браслету которого стекал пот, тоже блестели. Все у него блестело. А толку-то. Блескучее дерьмо.
   Он поднял голову.
   - Помоги. - взгляд был затравлен.
   - Не могу. Я слово дал. Живи.
   - И что теперь мне делать-то, а, полковник? - голос теперь у него без пафоса, растерянный, просящий.
   - Что хочешь. Бери людей, уходи. Воюй дальше. Строй новую Россию. Если веришь. Не знаю, если у американцев из доверия не выйдешь. Мне все равно. Я пощадил русских солдат и тебя... Извини, язык не поворачивается назвать тебя русским офицером. Потому что вы хоть и суки, но наши. Свои. Русские. Если тебе это хоть о чем-то говорит. Все остальное для меня мало играет значение. Иди, космополит. - я кивнул на выход.
   Тем временем всех собрали пленных снова.
   - И куда я?
   - Да, иди куда хочешь, Дробин! Иди на хрен, в пень старый, в баню, в Караганду... Сам знаешь куда я могу тебя отправить. Ступай. Больше такого шанса я тебе не дам. Я в гражданскую войну не играю. Я воюю. Так и передай своим хозяевам. Оккупантов в плен не беру, а в своих стараюсь не стрелять, только в порядке самообороны. Понятно?
   Он уныло кивнул, и поплелся на выход. На столе остался пистолет и зажигалка.
   - ты из пистолета патрон-то вытащи, и забери с собой, да, и зажигалку не забудь.
   Он передернул затвор, патрон выскочил, упал на стол, и с глухим звуком покатился по нему, упал на пол. Зажигалку он катнул по столу в мою сторону.
   - Вам. На память.
   - Спасибо. Чужие трофеи не беру. Они тебе кровью же достались.
   - да, это. Мы ювелирный магазин экспроприировали, когда там повстанцев искали. Вот... оставил себе на память.
   - Вот и оставь себе на память. Мне такая память ни к чему. - я был брезглив - По старинке -- спичками. В поле так надежнее.
   Он подобрал зажигалку, пистолет свой блестящий спрятал в кобуру, вышел мимо меня. Пошел к своим подчиненным. Я пошел в "штабную избу". Пока шел, то понял, что все такие мелкие акции, пусть и скоординированные, не могут принести значительного урона. Нужны четкие скоординированные действия. Так американцы и другие оккупационные силы будут формировать части из граждан России и бросать их в бой. И будут биться за их власть сограждане. Нельзя так. Так нельзя!
   Возле ограды курил Миненко, улыбка у него была искренняя.
   - А, Дробин! Ты-то мне и нужен, мил человек! Очень нужен! На! - он протянул ему гарнитуру от американской радиостанции. А твои работодатели требуют тебя. Радист уже устал брехать, что с инструкторами углубился в лес, а там перепад высот и связи нет. И, подумай, может, есть какая фраза условная у вас там. И ты это... Не шали, я не Николай Владимирович, слово тебе не давал.
   Миненко поднял автомат на уровень груди.
   Дробин сделал шаг вперед. Уперся грудью. Спокойно, без истерики в голосе сказал Ивану:
   - Стреляй!
   Иван выдержал взгляд.
   - Вызывай своих "орлов"!
   Тот взял гарнитуру.
   Иван протянул мне точно такую же станцию чтобы мы могли слышать переговоры.
   Вздохнул пленный подполковник, оттер пот со лба, начал вызывать:
   - "Гнездо"! Я - "Орел-1", на связь!
   - Я--"Гнездо"! У вас все в порядке?
   - Орлы летят на Север! - ответил Дробин.
   У Ивана улыбка стала шире плеч, казалось, еще немного и он готов был взорваться от душившего смеха.
   - Уф. - послышался голос в наушниках. - Слава Богу, а то мы тут начали формировать колонну в подмогу и авиацию заказывать. Что так долго?
   - Ходили, искали. Пусто. Нет здесь никого, только несколько старух. Перепугали их до смерти. Облажались агенты.
   - Да, они постоянно лажаются. Где инструктора?
   - Любуются красотами русского леса. Ходил я с ними, искали лежки партизан. Все чисто, они же упрямые, вот дальше и ушли.
   - Когда на базу?
   - Думаю, что через час-полтора. Сейчас пообедаем, американцев дождемся и сворачиваемся.
   - Понятно. Связь следующая через час.
   - Принял. У нас там все в порядке?
   - Да, две группы ушли, но тоже доложились, что "пустышка". Людей в холостую гоняем. Ладно, все, я сам обедать пошел.
   - Счастливо. - Дробин старался быть невозмутимым, но было видно, что пот течет сильнее.
   Он отдал гарнитуру. Вопросительно посмотрел на нас.
   - А какой пароль ты должен сказать, если все пошло не так? - поинтересовался я.
   - У нас все олрайт.
   - Понятно. - я кивнул.
   Иван Николаевич, все время пока говорил Дробин, принюхивался к нему.
   Когда тот закончил общаться со своими командирами, посмотрел на меня недоуменно.
   - Николай Владимирович, ты, что его казенным спиртом угощал?
   - Угощал. - подтвердил я.
   - Ну, товарищ полковник, так на всех гадов спирта не напасешься! Ежели ты всякую встречную поперечную шваль будешь спиртом поить, то так и нам ничего не достанется! Спирт - это святое! Пусть его там вонючим виски поят. Или как там они его называют? Скотч? Вот пусть и жуют по очереди кусок липкой ленты. Тьфу! А наш спирт рот не разевают!
   Обращаясь уже к Дробину.
   - Иди, нахлебник! - Иван толкнул его стволом - Живи, если сможешь. И пей американский виски, халявщик!
   Подполковник Дробин шел еле передвигая ноги.
   Иван радостно посмотрел на меня.
   - Ну, "Орлы"! Тот, кто придумывал пароль с полетом на Север, имеет явно чувство юмора.
   - Почему?
   -Старый анекдот. Звонок в дверь. Мюллер открывает, там стоит мужик и говорит: "Слоны идут на Север!" Мюллер отвечает: "Слоны идут на хрен! А советский разведчик Штирлиц живет этажом выше!" Вот и здесь надо придумать ответ, что "Орлы" идут на хрен!
   Потом Иван закурил, весело посмотрел на меня.
   - Ну, что, Николай Владимирович, пообщался? Смотрю, не стал он стреляться-то, а?
   - Не стал. - подтвердил я. - А ты откуда знаешь? Под окнами подслушивал?
   - Эх, темнота! Зная тебя, понимал, что ты его убивать не станешь, хотя он этого давным- давно заслуживает. Ты же слово свое держишь. В этом твоя слабость и твоя сила. А потому как он вышел из дома, понял, что он хотел застрелиться или делал вид, что хочет, но не смог. Почему? Кто его знает. Может, пока тебя там не было, а ты натура поэтическая, командирская, с чувством совести, не стал ему мешать. Он, глядишь, просто отжимался от пола, чтобы вспотеть посильнее, или же приседал. Вот и куртка темная от пота. Только не от волнения, а от физических упражнений. Не думал об этом?
   - Плевать! Психолог хренов! - я махнул - Я ему дал шанс, дал слово, и никто не сможет меня упрекнуть, что я слова не сдержал. А если он провел меня, то это на его совести. У