Неба над головой сегодня не было. А по бокам, вокруг, не было воздуха. Кисель какой-то, серый и липкий, был. И ничего больше. Даже большого города, в котором уже давно живёшь, не было. Скрылся он, исчез, стёрся в этой самой погодной аномалии ноябрьской теплыни, бывшей ещё отвратительнее, чем положенные в это время позёмка и первый колючий снег, секущий по лицу и ногам.
Стены домов словно бы волнообразно покачивались и… стекали, струились, оползали на тротуары. И было – душно…
Нет. Не так всё было на самом деле.
За окном была просто погода. А т а к - это у Марины внутри. Погода её души была в этот день такой, потому что томила неизвестность. А ещё потому, что должен был прийти Андрей. Прийти и сделать, наконец, Марине предложение. Да и пора бы уж, кажется. Больше двух лет продолжается их «гостевой брак». Господи, если бы ещё хоть брак, настоящий, с загсом и свадьбой, со штампом в паспорте. А то ведь – нет. Просто он приходит два или три раза в неделю, и они куда-нибудь идут. А потом возвращаются и ложатся спать…
А Марина не девочка ведь уже: двадцать девять скоро. Вот и чувствует она себя погодной аномалией, неуместной в любое время года.
Чтобы факт предложения был максимально торжественным, Марина сегодня даже на работу не пошла – готовилась весь день. Сделала любимую им свинину в ананасах, пирог с капустой, который мастерски сотворяла ещё её бабушка. В промежутке между свининой и пирогом сгоняла она в цирюльню, где создала пленительный и неповторимый образ вполне ещё привлекательной … не девушки, конечно, - женщины: от пяток и ногтей до макушки. По дороге домой купила бутылку достойного вина, а потом… потом решила не экономить на собственном счастье и взяла ещё и банку с очищенными клешнями раков, чтобы уж совсем! Одним словом, поражать, так поражать: и взор, и воображение, и желудок.
Несмотря на внутреннюю «текучесть», тесто сегодня получилось на славу – как у бабушки в лучшие времена. Она была бы горда за внучку. И капусту для начинки меленько так искромсала. Да не в блендере, а вручную, поварским ножом, как полагается.
Когда стол белел уже скатертью и голубел бабушкиным же английским сервизом, поставила с двух сторон свечи. Синие же, витые, вначале. Потом передумала и сменила их на красные, намекая на неземную страсть, которую Андрей должен испытывать к ней после того, что случится в этот вечер. Оглядела поле первого сражения (за желудок будущего мужа), облизала палец, выпачкавшийся в майонезе, и ринулась в спальню, почти с ужасом, потому как вспомнила, что не сменила бельё.
Поменяла. Тоже на новое, прикупленное в дорогом магазине ещё в понедельник, после того, как Андрей позвонил и сказал, что всю неделю будет очень занят, но вот в пятницу придёт для очень серьёзного разговора.
Поменяла, значит. Окинула взором поле второго сражения и поставила пепельницу и настольную зажигалку на прикроватную тумбочку, потому что … после всего… Андрей любит покурить, лёжа в постели. Затем из сумочки достала пачку сигарет, хороших, «Ричмонд» называются, и положила их, открыв пачку, рядом с пепельницей. Нет! Надо закрыть, чтобы аромат кофе не выдыхался.
В этот момент и зачирикал соловей электрического звонка в прихожей.
Нимфу когда-нибудь видели, несущуюся навстречу судьбе? Ну, хоть на какой-либо репродукции? Так вот, в этот момент ту нимфу можно было писать с Марины – так стремительно она метнулась к входной двери. Даже тончайший шёлк кремового платья чуть отставал, особенно элегантно подчёркивая… Короче, что нужно, то и подчёркивал этот самый шёлк.
Андрей стоял в дверях, сжимая в руках крохотный букетик любимых синих гиацинтов и гигантскую, прямо циклопическую коробку с шоколадом.
Вошёл. Чмокнул. Оценил. Марину оценил и то благоуханье, которое она источала. Вручил. И сразу отбыл в ванную мыть руки. Вымыл. Поправил волосы и галстук, подчёркнуто строгий, чёрный, и по-хозяйски сразу же направился к столу.
Оценил труды и хлопоты. Кажется, остался доволен. Зажёг свечи, придвинул стул Марине и только потом сел сам на причитающееся место.
- Марин, дорогая моя, мне нужно сказать тебе что-то очень важное для нас обоих…
Если бы вы видели в этот момент Марину: вся она, до кончиков волос и ногтей сияла, излучая счастье и понимание того, что сейчас происходит. А потому перебила:
- Знаешь, Андрюш, давай сначала выпьем и поедим. А?..
Он согласился, молча, чуть склонив голову, и Марину упорхнула на кухню, чтобы вынести оттуда первое из приготовленных ею орудий: свинина шкварчала и томилась, и нельзя было отличить ломтики мяса от таких же точно по форме ломтиков экзотического заморского фрукта, который на родине у себя – просто трава, не более.
Ели и пили. И нежились, становились добрее и мягче от комфорта, от еды, от хорошего вина. Марина сейчас так вот себя чувствовала, совсем забыв о том, каким липким и мерзким казалось ей нынешнее утро. Андрей же просто ел и пил, не отрывая глаз от тарелки. Понятно! Устал ведь человек, потому что только что с работы. Да и волнуется, конечно, готовясь к важному для обоих разговору.
А заговорил он неожиданно. И сразу сказал о самом главном:
- Знаешь, Марин, я ухожу от тебя…
И отхлебнул вина из бокала, и продолжил есть. И говорить тоже продолжил:
- Ты ведь и сама чувствуешь, что отношения наши себя исчерпали, зашли в тупик. Перспективы у нас с тобою вместе нет. По крайней мере, я её не вижу…
Марина только на секунду зависла над своею тарелкой с ножом и вилкой в руках. Потом отложила их в сторону и самым ровным голосом, на какой только была в ту минуту способна, ответила:
- Я на кухню. Принесу пирог, с капустой. Тебе же нравится…
И ушла. И вернулась через минуту. И не торопилась совсем, когда резала пирог и раскладывала по тарелкам. И даже есть начала, прежде чем продолжить:
- Андрюша, у меня словно камень с души свалился. Спасибо тебе, мой дорогой. Я ведь позвала тебя сегодня именно для того, чтобы сказать то же самое. Это не ты! Это я ухожу от тебя. Вот, собственно, и решила накормить тебя на дорожку… Ты ешь, не торопись, я ведь тебя не гоню…
На улице было уже совсем темно. И только вершины окон алели, напоминая о том, что очередной день заканчивается.
|
