Снег над городом
Я лежал с закрытыми глазами, делал вид что сплю, а сам, сквозь ресницы смотрел на нее.
Вот она откинула смятый пододеяльник, поднялась с кровати и подошла к окну. За окном, осенней листвой пламенел клен, старый и неухоженный, как и само здание гостиницы.
Неяркий, хотя и полуденный солнечный свет, отразившись от красных, мокрых листьев падал в окно и дальше на пол. Идеальный, золотисто-красноватый прямоугольник на рассохшимся, истертом паркете.
Тело ее, на фоне светлого окна казалось темным и строгим, словно вырезанным из строительной фанеры силуэтом, почти таким же плоским и безликим, как и тень, лежащая на полу.
Черное, на золотисто-красноватым.
Она зашубуршала спичечным коробком, закурила, и, прижавшись лбом к стеклу, облокотилась о широкий каменный подоконник.
Я смотрел на нее и странным образом вместо темного плоского силуэта, видел, а быть может просто воображал, что вижу, все ее обнаженное тело.
Длинная породистая шея, плечики с ниспадающими на них пепельными волосами, спина, тонкая талия, довольно узкие бедра и стройные, мускулистые ноги бывшей балерины. Вызывающий особое умиление небольшой продолговатый шрам на левой ягодице.
Я, уже не скрываясь, смотрел на нее во все глаза, словно пытаясь рассмотреть и запомнить каждую клеточку ее фигурки, ее тела. Ее тела, на фоне осеннего мокрого клена, сквозь ветви которого нет-нет, да и увидится это безобразное сооружение из металлических ригелей, клепок и уголков - Эйфелева башня, и мучительно думал, так и эдак проговаривая в голове одну единственную фразу.
-Зачем я ей?
Что я для нее!?
…В то время, когда еще был жив ее супруг, хозяин крупного строительного концерна, я в мечтах своих, совершенно невозможным образом уводил ее от него, привозил в Россию и …
Впрочем, дальше этого самого и, в мечтах своих я так и не добрался. Что-то постоянно мешало: или недостаточный полет моих фантазий, или просроченный загранпаспорт, или самая обыкновенная бытовуха семейного человека, засасывающая, словно болотная трясина.
Сейчас же, когда она вот уже полгода как молодая вдова, и мы с ней, как это ни парадоксально, но любовники, женщина эта стала для меня еще более далекой и невозможно недоступной.
Она, если б только захотела, могла бы не торгуясь купить эту старую гостиницу в Латинском квартале Парижа, всю, целиком, с этими изжеванными ветхими простынями, дребезжащим тесным лифтом и откровенно нерадивым персоналом. Она могла бы многое, но сделать меня содержанкой, альфонсом, примаком, быть и жить на содержании у женщины!?
-Увольте мадам!
Я, что бы встретиться с ней здесь, отнес в ломбард свое обручальное кольцо и старинные запонки моего прадеда. Но это сделал я сам, по своей воле, сам…
Женщина приоткрыла форточку и щелчком выбросила окурок на улицу.
-C'estbizarre, -
Проговорила она, забираясь на подоконник и усаживаясь спиной к окну.
- C'est bizarre, il pleuvait, et maintenant il neige. Et Volodia, arrêtez de prétendre que vous dormez. Vous me mettez dans la peinture en regardant à fond ma nudité.*
Я встал, набросил на плечи белое махровое полотенце и подошел к ней.
Она, слегка раздвинула согнутые в коленях ноги и я обняв ее за бедра и прижавшись лбом к ее животу , проговорил нарочито недовольно.
- Ола, перестань, ты же прекрасно говоришь по-русски, к чему все эти попытки научить меня французскому? Из всей этой тарабарщины, я понял только одно слово, нейже- снег.
Ола рассмеялась и взлохматив мне и без того непричесанные волосы спросила .
-Как тебе мой запах милый?Сегодня для тебя яNobile 1942 Malia…
Я еще крепче прижался к ней, утомленно вдыхая, вбирая в себя запах любимой женщины.
-Хочешь, я куплю тебе такие же, ты подаришь их жене, и мой запах навсегда останется с тобой.
- Ты же знаешь, Ола, для всех я сейчас в командировке, в Бугульме. Ну, подумай сама, откуда в этой, Богом забытой Бугульме, такие духи?
Там сейчас, пожалуй, и цветов едва ли отыщешь. У нас в России, уже снег лег…
-Снег!?
Она соскочила с подоконника и, дернув вверх шпингалет, распахнула окно.
Кленовая ветка, необычайно красивая, резные ярко-багровые листья, слегка припорошенные белым, девственно чистым снежком, спружинив, ворвалась в номер.
- Прелесть, какая прелесть, смотри Володя, разве это не прелесть!?
Ола, слегка пригнувшись, шлепнула рукой по ветке.
Снег, впрочем, какой это был снег, так, насмешка какая-то, соскользнув с волглых листьев, посыпался на ее голые плечи и спину.
Ола взвизгнула, взвизгнула коротко, как-то уж очень по-простому, по бабьи и упав на колени, вдруг посмотрела на меня снизу вверх и спросила, смахивая с волос растаявший снег.
- Владимир, вы меня, правда, любите? Честно-честно!?
Я опустился рядом с ней и, прижавшись щекой к ее щеке, молча кивнул головой.
-А у тебя борода жесткая.
Вдруг выпалила она громко и обижено и поднявшись, начала собирать свою одежду разбросанную по полу.
- Кудрявая и жесткая.
Она оделась гораздо быстрее меня и подойдя к окну, вдруг, импульсивно и нервно прижалась лицом к подпаленной осенью кленовой ветке, к мокрым и наверняка холодным листьям, громко и жадно вдыхая запах Парижской осени и первого снега.
Я подошел к ней, встал рядом и, прижавшись коленями к холодным чугунным радиаторам, посмотрел на чужой ненужный мне город, город, на который с легким почти неслышным шорохом ложился первый снег.
***
…Я стоял у окна и с отвращением смотрел на чужой ненужный мне город, на заснеженные улицы и дома, на пес знает как плохо положенную кирпичную стену, на распахнутую дверь из металла и оргстекла, на облезлую красную табличку над ней:
«Бугульминский кирпичный завод».
…………………………………………………………………………………………………
Как странно, Только что шел дождь, а теперь пошел снег. И еще Володя, прекратите делать вид, что вы спите. Вы вгоняете меня в краску, в упор разглядывая мою наготу.*
