раздумывая о смысле жизни, извечном, неразрешаемом вопросе человечества; устав, присаживался у корней дерева, опершись спиной о ствол, закрывая глаза. Неясные, странные видения бродили по моему сознанию: фантастические звери, люди… высокие, сильные, красивые... «Здорово треснулся башкой, - расстраивался я. - Как медкомиссию пройти? Молчать буду… сознание не терял, выбросило при ударе о землю».
Про старичка никому не рассказывал, до случая. Через полтора года, в октябре, загорелся правый двигатель, и в гости к Нептуну я наведался. Но знакомства непосредственного не произошло. Пообморозили мы со штурманом выпуклости щек, носы прихватило, пальцы и кисти рук, чуть не до кости мясо сошло, общее переохлаждение дало воспаление легких, и суставы с тех пор скрипят и ноют ко всякой непогоде, но остались живы. В госпитале, отогреваясь под кварцевыми лампами на поскрипывающем лежаке, - госпиталь со времен Цусимы - поведал штурману о Лесовичке-старичке. Он долго молчал, притих. Уже когда одевались, проговорил сиплым голосом:
-Познакомь с дедком…
Я несколько озадачился, пробубнил растерянно, невпопад:
-Ты, мне кажется, и серое вещество застудил всерьез. Мало ли, треснувшись с высоты метров в двести, померещится и не такое…
Тот пожал плечами, вроде, согласился.
Туесок из коры ольхи я храню до сих пор. И не раз мысленно отправлялся к Лесовичку, и прощался со всем, что меня окружало в прошлом, в настоящем, а шаг шагнуть… сил нет, желание и мечты… слабее опостылой действительности оказались. Тёплый туалет, ванна, «Жигулёнок», жена, сын – прожитое и пережитое, магазин через дорогу, пивной ларек на углу, и многое другое в этой действительности, видимое, ощущаемое желудком и другими органами, оно ведь настоящее, которое теперь навсегда со мной. Надеждой живу… Только тает она… И сердце мое…
А к берёзе спиной не прислоняюсь, а теперь и рукой боюсь дотронуться. Забылся как-то, по грибы ходил, оступился о пенек… мшелый, и о белый, шелушащийся ствол рукой опёрся. Тут же меж веток недалекой черемухи борода седая мелькнула серебристой паутиной. В ветвях сосны, на взгорке, колпачок взъерошился, и башмачки деревянные дробно, сердито по бронзовому стволу простучали. Ознобом свело лопатки, отпрянул от дерева, насторожился, всмотрелся, прислушался… Ах дурак, это дятел клювом простучал, как пулеметной очередью прошелся по коре усохшей еловой вершины. Вздохнул я облегченно, веточку черемухи пригнул к лицу и отпрянул… Глазки-шильца сквозь зелёные листочки яростно стрельнули на меня в осуждающем вопросе…
