Увязла в настоящем по самые уши. Искать и находить что-то для себя приятное в этом неприятном, мягко говоря, мире, тоже искусство. Раз всё чуждо в мире, остаётся довольствоваться собственной персоной.
Экскурсы наездами в собственное прошлое, где, казалось, корни зла, к которому причастна, слава богу, только косвенно, временно приостановлены. Не до корней пока, раз крона угрожающе разрастается до небес. А вдруг ствол рухнет вместе с кроной, неважно, сам по себе или помогут, выкорчёвыванием корней можно заняться позже. Но об оттепели, о которой мечтать сегодня вредно, поминать не лишне.
«Вопрос: «Белла Ахатовна, всем, конечно, известно такое учебное заведение, как Литературный институт. По-вашему, могут ли там научить человека стать поэтом?». Белла Ахмадулина: «Если меня чему-то научил Литературный институт, так это тому, как не надо писать и как не надо жить. Моя юность как раз пришлась на то время, когда Пастернак подвергался травле, и я видела, что потом происходило в душах тех людей, которые приняли в ней участие. Они медленно изнутри самоуничтожались. Наблюдая их жизнь и жизнь тех, кого я отношу к избранникам Божьим, я понимаю, что добродетели одних в какой-то мере искупают вину других. Я когда-то написала: «Способ совести избран уже и теперь от меня не зависит». Я поняла, что жизнь - это отчасти попытка отстоять суверенность души: не поддаться ни соблазнам, ни угрозам».
Проблема в том, что Зло научилось маскироваться под добродетель. Даже если оно очевидно, никто в него не верит, не хочет верить, делает вид, что его нет. Оно растворилось в воздухе, въедается в душу, влезает в мозг. Но всё же можно попытаться дистанцироваться от него, хотя бы уйдя в себя, игнорируя, изолируясь. Со стороны будет казаться, будто мы его в упор не замечаем. Главное, самим знать, а что со стороны – неважно. Злу можно поддаться, под ним прогнуться, но не обязательно при этом способствовать его разрастанию. Чтобы со временем не самоуничтожаться. Не путать с самоедством. Это хуже. Жизнь – попытка отстоять суверенность души. Лучше не скажешь.
«Вопрос: «Каким именно соблазнам?». Белла Ахмадулина: «Когда я говорила о соблазнах, то имела в виду соблазны, которые меня не посещали: стремление печататься во что бы то ни стало, или раньше - поездки за границу, деньги, но я не корыстолюбива. Мне приходилось сторониться разве что суетности, которая неизбежно сопутствует человеку». Вопрос: «А вы когда-нибудь чувствовали, что чем-то платите за свой дар?». Белла Ахмадулина: «Конечно, но я уже говорила, что равнодушна к людской укоризне. Я, правда, очень переживала за судьбу своих детей, может, они были лишены чего-то, потому что творчество - это соперник счастливого детства детей».
Да уж, это точно. Моё творчество – не только соперник счастливого детства детей, оно его, можно сказать, украло. Даже саму жизнь. В этом причина моего самоедства. До этой точки ещё много дневников. Потому ещё не скоро на суд людской выставлю реконструкцию того страшного дня. Может, его просто пропущу. Самоедство, вообще-то, мне не присуще. У меня управляемая, ручная совесть, с которой я умею договариваться. По большому счёту, мои личные просчёты к делу не относятся.
Ещё одна цитата от Ахмадулиной: «Уметь отвечать не низкой схваткой, а надменным отстранением». На будущее. Пока ни с кем я не сражаюсь. Даже с внутренними демонами.
В тему рассуждения другой писательницы, очень приятной женщины, с творчеством которой, увы, мало знакома. Хотя журнал «Юность» не пропускала, но ничего из прочитанного не помню. Дина Рубина: «Писатель - человек необычный. И родитель он необычный. И дети у него необычные... Давайте поверим в душу, которую ещё до рождения мы получаем в дар, - или наказание - от небес. Ничего иного просто не остаётся. Хотя, само собой, и наши гены отбросить мы никак не можем. Дети писательские всегда несчастны, судьба у них такая. Писательскому ребёнку в детстве говорят: «Я возьму тебя с собой, если всю дорогу ты будешь молчать». Я и до сих пор уверена, что самая благодатная почва для свободного развития мысли и воображения - это молчаливое сосредоточение. Кроме того, я себя хорошо помнила. Мне в детстве только одного и было нужно: чтобы эти суматошные надоедливые взрослые закрыли рты, оставили меня в покое и дали помолчать. У меня в те годы - лет в пять-шесть - была интенсивнейшая интеллектуальная жизнь. Такие миры разворачивались в головенке, такие фантастические миры. Честно говоря, обыденная жизнь и мнения о ней взрослых мне совсем не были интересны».
Боже, это же обо мне в детстве! И такому молчаливому ребёнку ещё говорили: «Тише! Папа отдыхает». Или пишет. И моим детям досталось такое детство. Их детство совпало с моей поэзией. Это просто кошмар!
«В 24 года меня угораздило стать членом Союза писателей - самым молодым в стране. Это было смешно. Я в то время ещё «не изрослась», как говаривала моя бабушка, «из своих идиотских штук»». А мне угораздило в 25, и очень долго была самым молодым членом Союза писателей, только в пределах родной республики. Если Рубиной так говаривала бабушка, в моём случае это была мама. К тому времени моей злой бабушки не было на свете. Если бы она дожила до моего писательства, то начала бы не с поэзии, а с хоррора. И дети были бы счастливее. Не знаю, Дина Рубина до сих пор ли числится членом Союза, живя давно в Израиле. Я – пока числюсь. Уже, как старожил. Думаю, скоро и этому будет конец. Я не о том, что сыграю в ящик, хотя эта перспектива маячит в конце високосного года перед всеми, в том числе в виде коллективного мгновенного харакири. Просто не помню, когда в последний раз платила взнос, должок, думаю, накопился нехилый. Лучше, чтобы выгнали, как злостного неплательщика, или самой совершить жест доброй воли, ибо свято место пусто не бывает, ответив всем надменным отстранением? В первом случае, была бы первым членом, отказавшимся от членства в силу того, что не в состоянии платить взносы. В формулировке в идеале должно быть написано, что в качестве протеста, а ещё четверостишием в стиле Цветаевой, типа, «отказываюсь быть…», неважно, о чём будет следующая фраза.
В условный список книг, которые можно будет прочесть: или в заточении, в застенках, когда интернет исчезнет или что-то ещё, могу внести под первым номером книги этого автора. Уж больно хороша, остра на язык, в меру патриотична в хорошем смысле слова. Она, как сама жизнь. И дай мне Бог, не вспоминать по памяти этот список, ибо иллюзия сегодняшней моей свободы, благополучия и уверенности в том, что я ещё такая же, как всегда, верна себе, не в тягость другим и себе, пока жива… Если харакири, то только Библию, Коран, кому как удобно. В нашем случае мы вряд ли успеем домыслить свою последнюю мысль, не говоря уже об отрывке из священного писания.
