Далеко в поле убегает пыльная дорога - колея, заросшая ромашкой и подорожником. Она огибает деревню, рассекает канаву и мчится дальше, через бескрайнее поле, к соседней деревне, чтобы исчезнуть среди крыш и зелёных крон.
По дороге идёт почтальон. Долго идёт – дни, месяцы, годы - женщина с загорелым обветренным лицом, с глазами-щёлочками, в сетке мелких морщинок, в контрастном лицу белом платке, серой шерстяной кофте, чёрной юбке и в чёрных резиновых сапожках.
Она входит в деревню и у колодца, в тени раскидистой старой берёзы садится на скамейку. Вытирает платочком лицо, поправляет волосы и, отдохнув немного, заходит на первый двор. К двери приставлено полено, а значит, хозяева куда-то ушли. Вздохнув, почтальон кладёт письмо и газеты под полено и уходит.
У следующего дома почтальона встречает хозяйка. Они садятся на крылечко, заводят разговоры, что да как, но надо идти дальше. И так дом за домом, деревня за деревней. Письма газеты журналы, телеграммы, пенсии, переводы…
Идёт почтальон, идет, идет, а впереди бежит время. Время бежит по дороге, оно огибает деревню, рассекает канаву и дальше бежит. А вот и старая водонапорная башня торчит в поле, как гигантская граната – совсем покосилась. Тут и там заброшенные фермы. Снесли старую высокую мельницу. Укрылся тиной большой деревенский пруд. Бабка Марья померла, а дом её по брёвнышку разобрали – на дрова. Ивановна в город к дочке переехала – теперь и не показывается. Как лето, так верные спутники запустения репейник, крапива да чертополох дружно сжимают вокруг её дома кольцо.
А время дальше бежит по дороге, а за ним спешит почтальон. И теперь уж не бабка померла – деревня. Никого в ней не осталось, только старик слепой, да сын его – пьяница. Летом дачники приедут – хоть какая-то жизнь, А так… Астребалово, Борилово, Начемерово, Кудрявцево – одни лишь названия и остались, а время идёт, а за ним спешит почтальон, и всё подмечают глаза-щёлочки. «Эх, время, время», - вздыхает почтальон и идёт дальше, - «Слава Богу, есть ещё, кому почту носить».
Март, 1993 год.
