На старинном дагерротипе у неё по-детски припухшие печальные губы и трагическая тень от длинных ресниц, упавшая на монгольские скулы. На тонкой латуни выгравировано: «Фото из семейного архива…» — а дальше буквы становятся призрачными, невидимыми: «… тех, кого уже нет больше столетия».
В её будуаре дубовый платяной шкаф, а на трюмо лежит записка от горничной: «Мадам, я сложила костюмы, шёлковое бельё и платья для бала призраков в чемодан». О, этот божественный чемодан из добротной американской кожи на изящных колёсиках от фирмы «Samsonite» — последний писк мировой моды эпохи модерна, накануне первой мировой. В скольких круизах он побывал прежде, чем очутиться здесь, среди странных теней и вещей, назначения которых уже никто не помнит.
В глубине буфета на изогнутых деревянных ножках, в бутылках из тёмного стекла плещется целая коллекция когда-то выпитых нами, рубиновых и золотистых изысканных вин. От них остались лишь названия и цифры — даты и цены, намертво вбитые в старинный пергамент винной карты, которую мы когда-то нечаянно прихватили из «Метрополя». На наших губах никогда не исчезнет этот головокружительный, сладостный вкус.
В закоулках потайных ящичков трельяжа спрятана губная помада — палочка тёмно-розового воска, завёрнутая в тончайший шёлковый лоскуток. Драгоценная покупка, сделанная в одном из тогдашних бутиков в Амстердаме и стоившая фантастических денег — «Ne m’oubliez pas»*. Да, она незабываема в своём трогательном, беззащитном сумасбродстве. На зеркале губной помадой нарисовано её жестокое, бедное сердце, навсегда пронзённое нарисованной стрелой, и внизу подпись: «Твоя я».
Граммофон от фирмы «Пишущий Амур» в её спальне никогда не смолкает, раз за разом возвращая тончайшую металлическую иглу к началу давно забытого этим миром танго. О, вам не расслышать этих звуков, потусторонних и страстных, не умолкающих больше века.
Вам не увидеть как нежны две хрупких тени, прильнувшие друг к другу навсегда — в пространстве, где плачут безмолвные скрипки, фаготы и трубы, и слова осыпаются, как пожелтевшие листья в саду осенних хризантем. Лишь на давно уже не существующей, всхлипывающей пластинке, когда-то состоящей из шеллака, шпата и сажи, с пожелтевшей круглой этикеткой и тонкой царапиной, ещё можно прочесть полустёртые буквы: танго «Магнолия».
Она говорит, что безумно влюблена в Вертинского, особенно когда он в костюме Пьеро. На афише, висящей в её гримёрке, его имя впечатано типографским плакатным шрифтом «Пролетарий», и смотрит с него в пустоту то ли сумасшедший самоуверенный декадент, то ли гений, чьи песни пережили не одну революцию и стали свидетелями крушения не одной империи…
Ей нет дела до политики. Она смеётся, плачет, невидимая, прекрасная, и нараспев шепчет, как молитву, дурацкую песенку о лиловом негре, о бананово-лимонном Сингапуре, где никогда не была.
В её альбоме, хранящемся в ящике письменного стола, моей рукой когда-то начертано: «… пока смерть не разлучит нас…»
Её волосы пропитаны ароматом сандала и ванили, в них вплетены тонкие ноты парфюма «La Rose de Rosine», а её тайные, оберегаемые от меня, любовные письма окроплены капельками духов от Брокара и Ралле… Но я ничего не стану говорить ей, потому что её тонкие пальцы пахнут ладаном...
Вы хотите спросить, откуда я всё это знаю? Вы хотите возразить, мол, что всё было немного не так, как видится мне? Всё было иначе? Что она была не такой, для которой ничего не жаль, а обыкновенной кокоткой и лгуньей, и все эти вещи — лишь антиквариат, ширпотреб, мёртвые экспонаты эпохи допотопных времён?
Я не стану перечить вам. Потому что отцвели уж давно хризантемы в саду, и наших угасших голосов больше никто никогда не услышит. Да я и сам — лишь тень седого, горбатого скрипача из её слегка взбалмошного музейного мира, в котором никем из вас никогда не будут поняты ни её слова, ни поступки, ни она сама.
*"Ne m’oubliez pas»* — «Незабываемая» — название торговой марки, первой компактной губной помады, запатентованной в начале 20 столетия
**…о лиловом негре, о бананово-лимонном Сингапуре, …пальцы пахнут ладаном, … седой горбатый скрипач… — строки из стихов и песен А. Вертинского
*** …отцвели уж давно хризантемы в саду — строка из текста популярного романса начала прошлого века.
П, Фрагорийский
из кн. «Горький кофе»
