искренность, чистые… «О…О!» - томно, напряжённо вздохнула. Сплюнула, оглянулась. «Это не сука-Ветров… Ха! Стихи!.. Да я ему тысячу напишу...»
Не чувствуя ног под собой, она бежала по проспекту к последней цели сегодняшнего дня. Нетерпеливо перебирая ногами, сбивая, сминая резиновый коврик, давила на кнопку звонка.
-Ланочка! Ну что же ты не открываешь?! У меня такие новости, такие новости!
Миниатюрная женщина, зябко запахиваясь в халат, вяло буркнула, - брось, Люська! Все твои новости я на десять лет вперёд знаю. Проходи, я только проснулась, в ночь на работу.
-Ничего ты не знаешь. Это по-настоящему. Я всю жизнь его ждала. Остальные так… одноклеточные.
Сладко позёвывая, Лана включила чайник, достала с полочки сигареты.
-Курни, подыми, успокойся… «Он на меня посмотрел… я на него… В его глазах… Меня качает… Носит… его крутит. У нас канал…» И тысячи канав!
-Пошлятина ты, Ланка! Ну, порадуйся за подругу. Она влюблена чисто и бескорыстно. У неё всё прекрасно. Скоро буду депутаткой.
-Не будешь! И не рассчитывай. Сейчас не то время, чтобы людям лапшу на уши вешать. Хоть пой, хоть пляши, а мне жрать подай на стол, в шифоньер шмоток… детям, мужу, и на старость чтоб было.
-Ну, я по культуре буду работать. Тут дел… конь не валялся.
-Дура ты, Люська. И стихи твои - бабские, вздыхательные, и дел ты никаких не сделаешь. Ты же в депутаты лезешь, чтобы с очередной влюблённостью на одну ступень общения стать. Ровней, так сказать, хочешь быть ему…
-Какая ты пошлая! Ты ещё скажи, что я мечтаю в кабинете отдаться… на персидском ковре.
Лана прихлёбывала кофе, откусывая крепкими, острыми зубками белую шоколадку.
-Мечтаешь, Люська. Во-первых, ты извращенка - у тебя мужик взвод баб оприходует, и есть чем.
Людмила Ивановна зло сощурилась, сильно пустила дым, - откуда ты знаешь, что у него есть или нет. Я догадываюсь… но мне плевать. Что хочу, то и делаю, а во вторых… Ну с…слушаю.
-Во вторых, у тебя больная психика, от мании величия. Наверное, твои предки занимали большой пост, и им поклонялось вся и все… И не обязательно искренне. Так как ты ищешь лишь фетишного почитания, тебе безразлично, - ты не видишь..! и не желаешь видеть - что у человека внутри. Лишь бы внешне - улыбался, говорил красиво. Слова всякие… жесты, знаки внимания.
-Ну, говори… говори! - Людмила Ивановна нервно затушила сигарету, закурила другую.
-А что говорить. Гордыня тебя обуяла с приходом естественного этапа, очень печального для женщины. Мужества и ума признать его у тебя нет. Ты глянь, на кого похожа. Чучело-мяучело…
Людмила нервно вскочила на ноги, стул с грохотом опрокинулся.
-Мне нас…ть! Я чувствовала его прикосновение. Нежное, как дуновение утреннего ветерка, робкое, как взгляд первого лучика солнца. Так бережно…так трепетно… Я чувствую его, я…
Лана подняла стул, толкнула на него подругу.
-Хватит п…ть, пей кофе и уматывайся, мне на работу собираться. Ночь в реанимации, это не порхать, а если и почувствуешь, то определённую вещь, в определённом месте. И ты, Люсь, зря по этому поводу со мной делишься «наболевшим», - хмыкнула. - Не переубедишь меня. Все твои за…бы от здорового, кобылячьего организма, не растраченного заботами о близких, - подруга в сердцах швырнула халатик; оставшись нагишом, худая и тёмная телом, напоминала мальчишку. -Ты мне, Люська, лучше по поводу своего кошачьего имиджа не городи. Два пацана и девка, мужик – шахтёр… До твоих кобелей мне нет дела. От добрых людей слышала… Иди, Люсьен, перепихнись с кем-нибудь да успокойся.
Людмила Ивановна шла по темнеющим улицам. Остановилась у магазина. Постояла, зашла, окинув взглядом ряд напитков, остановилась на большой бутылке посольской водки…
Она лежал на постели, вслушиваясь в громкое сопенье мужа с подчмоками, иногда он оглушительно всхрапывал. Поправила на нём одеяло. Тело отходило, остывало от только что пережитого возбуждения. Мысли текли вяло, неспешно…
…«Надо всё же Ветрова разок приголубить. Так и будет, лощёная морда, лапать: денег не даст, пока в постель не сволокёт. От депутатства, наверное, откажусь, работы много, а дивиденды, навряд ли из приятных…»
Встала, подошла к ночному столику; быстро начала писать, потом закурила и, приговаривая вполголоса, вслушиваясь, долго вышагивала по всем комнатам. Иногда садилась к столу, читала написанное, правила, опять ходила…
…Ночь притушила огни города. Тишина обморочно, отсветами фонарей наплывала из окон, растекалась по углам большой комнаты. Воздух густел, уплотнялся, становилось трудно дышать. Людмила Ивановна зажимала голову руками, бросала только что прикуренную тонкую длинную сигарету, вытряхивала из пачки другую, глубоко затягивалась, раз… ещё раз...
Уже под утро, изнеможенно сидя на стульчаке, удовлетворённо кивнула… Всё! С трудом добрела до кровати, уснула с лукавой, доброй улыбкой. Подумалось… «я так люблю…»
