Город Сэта встречал путников ревом многочисленных верблюдов и ослов, тяжело груженных товарами из азиатских пустынь и островов Великой Зелени. Молчаливые мулы терпеливо ожидали, пока суда, пришедшие из Верхней Стигии, разгрузят трюмы и их владельцы рассчитаются со своими поставщиками и, завершив сделку чашей алисийского вина, отдадут команду слугам отправиться по узким переулкам в сотни лавчонок и мастерских в деловом квартале, скрытом за высокой стеной под надежной охраной шарданских стражников, чью голову украшали рогатые шлемы. Об их свирепости в бою ходили легенды и сейчас, видя их поджарые фигуры, мелькавшие меж зубцов стен, данаи тихо переговаривались между собой, указывая на длинные мечи и круглые щиты в жилистых руках. Страха они не выказывали, скорее любопытство. Когда-то шарданы с другими варварами, пришедшими с моря, едва не захватили Стигию. Мерикар рассказывал Уне, что, будучи побежденными в кровавой морской битве, они настолько восхитили Сына Бога своей удалью, что он предложил им поступить к нему на службу, даровав права своих гвардейцев и выделив земельные наделы в Аварисе. Обласканные милостью владыки, шерданы славились своей неподкупностью и преданностью. Именно они охраняли дворец князя Авариса и верховного жреца Сэта Нэхси, который с гордостью носил имя древнего царя гиксосов, по преданию, превратившего культ убийцы Осириса в главенствующий в подвластной ему части дельты священного Нила. Если потребуется преодолеть их сопротивление, чтобы освободить Невест Бога, Уне и его товарищам придется нелегко…
Уна и его спутники двинулись в западную часть города, где располагалась резиденция верховного жреца Ахенамона, представлявшегося в этом лишь формально зависимом от фиванского Сына Бога городе интересы Херетхетес. Их путь проходил через кварталы бедняков, заполненные невзрачными домиками, лишенными мебели, чьи обитатели забывались недолгим сном средь обветшавших стен, закрытых пыльными циновками. Улочки были заполнены толпами выгоревших на беспощадном стигийском солнце бродяг, вся одежда которых состояла из чехла для фала и изодранного передника. Они, словно стайка воробьев, шумно окружали более состоятельных собратьев с островерхим тюрбаном на голове, выпрашивая милостыню, предлагая наняться в качестве слуг, носильщиков или погонщиков скота. Уне приходилось буквально продираться сквозь этот гвалт, стараясь не выпускать из вида Менуса, который удивительным образом разрезал эту суматоху, словно нож масло. Пабис поддерживал за руку жреца, тяжело ковылявшего вслед за князем. Следовавшие за ними данаи с суровыми лицами отбивали охоту просить у них чего-либо, иногда раздавая зуботычины особо рьяным попрошайкам.
Наконец, они вырвались из этого безумия и, миновав узкий проем, охранявшийся двумя мрачного вида ливийцами, исподлобья смотревшими на незнакомцев, оказались в ремесленном квартале, где у лавчонок были выставлены изящные кувшины с изображенными на них осьминогами, спиралями и резвящимися рыбками. По улице неспешно прогуливались небольшие группки женщин и девушек в сопровождении слуг. Изредка доносился звон систра и нежное, мелодичное пение. Толмач уже не пытался скрывать свою огненную шевелюру и пытался флиртовать с местными черноволосыми красавицами, чьи платья с глубоким вырезом, иногда обнажавшими левую грудь, были украшены бахромой, а глаза, кокетливо поглядывавшие на рослых данаев из-за веера из страусовых перьев, были густо подведены зелеными или темно-серыми тенями. На груди юных дев покоились амулеты в виде свернувшейся змейки, а тонкие руки и стройные лодыжки украшали многочисленные браслеты и кольца. Улица неспешно жила своей жизнью, что-то обменивая и продавая, издавала запах жаренной рыбы, густых благовоний и пряный аромат специй. На двухэтажном здании, у которого князь с удивлением увидел огороженную площадку с невысоким камнем и одиноко стоящим деревом. Менус приблизился к князю и тихо сказал, указывая на расположенные над входом в строение стилизованные бычьи рога:
- Этот дом кефтийского посланника. Нехси, владыка Авариса, благоволит им и ценит за мастерство росписи стен его дворца. Я слышал, что на их острове есть Лабиринт, подобный нашему и что там обитает чудовищный бык с телом человека, плод любви их царицы и священного бычка бога моря, разгневавшегося на ее супруга за жертвенный обман и внушивший ей порочную страсть. Так это или нет, судить не берусь, но мореходы они отменные. Не хуже ханаанейцев…
Менус многозначительно посмотрел на юного князя:
- Я слышал, что посол - хороший друг главы ханаанейской общины. Если Арвад здесь, в городе Сэта, то он может нам помочь выяснить, где сейчас находятся Невесты Бога. В этом городе ничего не происходит без того, чтобы это не стало известно Эшмуниатону, главе ханаанейцев. Кстати, предлагаю прямо сейчас нанести послу визит…
Уна с сомнением посмотрел на ими-иза Матери Бога. Чем может быть полезен для их миссии посланник кефтийцев? Сейчас островитяне платят дань Сыну Бога, да и на самом острове, насколько он слышал, власть в руках пришлых воинов, соплеменников данаев. Один из них даже вроде бы убил это чудовище в Лабиринте голыми руками и потом выкрал дочь кефтийского царя, которая помогла ему выйти из запутанных переходов и бежать с Кафтора. Еще говорят, что кефтийцы поклоняются Змеиной богине…
На небольшое крыльцо вышел загорелый юноша в кожанном переднике и, поклонившись, пригласил следовать за ним. Скрыться от беспощадного зноя в прохладе здания, где стены отражали свет солнечных лучей, струящихся сквозь специальное отверстие в крыше, подобно воде в колодце, показалось для Уны не так уж плохим предложением. В конце концов у него нет оснований не доверять Менусу. Хесур, опустившись на предусмотрительно поставленное слугой кожаное египетское кресло, с облегчением утирал пот и наслаждался относительной прохладой, опорожнив чашу холодной воды. Данаи расположились вдоль стены на лавке и рассматривали гигантские щиты, обтянутые, по-видимому, буйволовой кожей. Из дальней комнаты появились две грациозные девушки, одетые как их соплеменницы на улице квартала мастеров, и поставив небольшие изящные кувшины, на которых все также красовались, как казалось Уне, ряд скрученных змей, молча удалились. Пабис медленно поднялся и подойдя к одному из кувшинов, вынул из горлышка глиняную пробку. По комнате поплыл изысканный аромат кефтийского вина. Данаи сгрудились рядом с кувшинами и, пока толмач разливал чудесный напиток в странные тонкие чаши, подобные скорлупе страусовых яиц, обменивались мнениями о доме и его гостеприимном хозяине. Уна и Менус присоединились к Хесуру и видя, что старику стало полегче препоручили его заботам Пабиса, который, по видимости, крепко привязался к старику за время их путешествия. Жрец молча сидел в углу комнаты и что-то судорожно сжимал в руках. Уна вспомнил, что когда в Медуме Хесур поднялся на борт, то на его шее висел странного вида мешочек, скрытый складками одежды. Расспрашивать его об этом предмете Уне не хотелось, а дальнейшие события и вовсе истерлись из памяти воспоминания об этой вещице. Теперь же ему вдруг показалось, что именно Хесур будет играть ключевую роль при встрече с посланником Кафтора. И Менус знает об этом. Вот и сейчас, он подошел к старику и о чем-то тихо спросил, указывая на его грудь. Хесур быстро кивнул и облизал пересохшие губы. Его миссия подходила к концу и он, выполнив волю Великой Девятки, мог быть освобожден от этой ноющей боли в груди и чувстве одиночества, воссоединиться с сыном и почившей женой. Вчера ночью, несмотря на слабость, он сумел дописать несколько строк описания их с Уной путешествия, но ему не хватило духу, чтобы поделиться с князем своим сочинением. И сейчас, когда слышались неспешные шаги кефтийского посланника, он вдруг понял, что умереть не готов и не хочет. Со стены комнаты на него внимательно смотрели бирюзовые глаза головы быка, меж рогов которого красовался двухлезвийный топор. На миг Хесуру показалось, что голова быка ожила и теперь взгляд ее зеленых с оттенком голубого глаз проникают в его душу, вопрошая, укоряя, давая надежду… Видения, промелькнувшие в его сознании, были настолько чётким и страшными, что у него помутилось в голове. Хесур рванул с шеи тщательно скрываемый, как ему казалось, мешочек, и повалился на пол, сжимая в руке медальон, на котором буквально летел белый с черными пятнами бычок, миниатюрная копия огромного, во всю стену быка, изображенного на фреске в доме посланника Кафтора…
