За Ёлками
Александр Павлович Антонов
Тысяча девятьсот шестьдесят шестой год от Рождества Христова заканчивался. Конец декабря был в меру холодным и снежным; до Нового года оставалось дня три. Я, как всегда отучившись в первую смену, сидел после обеда дома и развлекался тем, что слушал по телевизору музыку. В то далёкое время днём никаких программ по телику не было - не то что сейчас. На экране висела только сетка настройки и играла современная по тем временам музыка; эта музыка была единственным моим развлечением, так как все книги в школьной библиотеке я уже перечитал, а других было взять негде.
Часам к трём, обычно, пацаны с нашего околотка собиралась на льду речки, разлившейся на заливных лугах перед самым ледоставом, и до темноты играли там в хоккей. В ожидании этого я и коротал время, сидя возле окна и слушая телевизор. Вдруг послышался стук открывающихся дверей, скрип половиц в сенях, дверь в дом отворилась, и в дверях появился мой друг Валерка.
– Антон, пацаны взрослые за ёлками собираются на Сазычиху сейчас. Пойдёшь? – вместо приветствия спросил он, видимо, полагая, что не стоит тратить время на пустые разговоры.
–Конечно, пойду! – обрадовался я. Любое маломальское предприятие, разнообразившее зимой скучноватую повседневную жизнь ребятишек в посёлке, всегда встречалось мною с энтузиазмом.
– Приходи к столовой, все там собираются, - сказал Валерка и выскочил из дома.
Через пять минут я с лыжами был возле столовой. Компания желающих пойти за ёлками была уже в сборе. Всего набралось пять человек: Витька, Вовка и Саня – пацаны тринадцати-четырнадцати лет и мы с Валеркой; нам было по десять с небольшим. На всех был один топор; нести его старшие пацаны решили по очереди.
По посёлку шли толпой. На опушке обули лыжи, встали на лыжню и скорым шагом направились в глубь леса. Это старшие пацаны шли скорым шагом, а нам с Валеркой, по причине малорослости, приходилось бежать почти бегом, чтобы не отстать и не быть отчисленным из отряда за профнепригодность.
До Сазычихи от посёлка прямая дорога - километра полтора. Пробежав около километра, оставив позади два моста через лесные речки, дорога, по которой раньше вывозили по рельсам лес, стала подниматься в гору. Чернолесье сменилось сосновым бором с молодым подростом; заходящее, по- зимнему рано, солнце, золотило стволы мачтовых сосен.
Шедший первым Витька, остановился и спросил: - Куда пойдём дальше? Обращался он, конечно к Вовке с Саней, так как мы с Валеркой, по его мнению, по малости лет не могли знать: где растут ёлки. Старшие пацаны заспорили; я решил сунуть свои пять копеек,
- Надо за плотину идти по дороге в сторону Ершовки, там мы с дедом летом траву косили на полянах, я ходил в лес по костянику, дак ёлки кругом были.
– Молодец Антошка, правильно говоришь. Айда, пацаны, туда, - похвалил меня Витька.
Добежав до Сазычихи, где стояло в ту пору три жилых дома, наша команда устремилась по лесовозной дороге в сторону Ершовки. Метров через триста, миновав плотину, мы попали на большую поляну. За поляной стеной стоял хвойный лес; подлесок темнел подростом из молодых ёлок.
– Во, самое то, что надо пацаны, пойдём выбирать. – Сказал наш предводитель, и вместе с Вовкой и Санькой направился через поляну.
Выбрать подходящую ёлку, как я понял из комментариев пацанов, которыми они сопровождали свои поиски, оказалось делом непростым: одни были слишком разлапистые, другие имели слишком мало веток, третьи были однобокими. Мы с Валеркой, ухряставшись в погоне за старшими, сидели прямо на обочине лесовозной дороги, пробитой тракторами в снегу, и ждали, когда те выберут себе ёлки. Пацаны, в поисках образцовых экземпляров рыскали между молоденьких елок; нам с Валеркой всё было до лампочки – мы, уставшие от такого забега, переживали: как побежим назад. Наконец пацаны вырубили себе подходящие ёлки и стали выходить на дорогу.
– Стой, - сказал Витька,- а этим чё? – Он мотнул головой в нашу сторону, - им ведь тоже елки нужны. Они чё, зря ума с нами бегали? Вам ёлки нужны? – обращаясь к нам с Валеркой, спросил вождь.
– Конечно, чё мы рыжие что ли? - наперебой загалдели мы с Валеркой. Отказаться было нельзя – иначе нас посчитали бы за слабаков и в другой раз никуда бы с собой не взяли. Свою взрослость и «крутость» надо было подтверждать делом. Хотя, честно говоря, мне, да и Валерке, наверное, тоже, было уже не до ёлок. Нас больше волновал вопрос: как добраться до дома. Витька с Санькой воткнули свои ёлки в снег возле дороги и снова отправились в ельник. На этот раз ёлки выбрали быстро.
– Вот тебе Антон, вот тебе Валерка, - раздал нам по пушистому деревцу Витька. Ёлки наши были в два раза меньше чем у них; меня это даже обрадовало – легче тащить будет.
Солнце к тому времени уже зашло; в лесу стало быстро темнеть, мороз крепчал, под носом зашмыгали сопли. С ёлками в руках наша дружина направилась в обратный путь.
Тогда я, конечно же, как и все нормальные пацаны в посёлке, хорошо владел русской разговорной речью, в том числе и нецензурной бранью. Здесь я не стану, даже, вспоминать свои тогдашние эмоциональные стенания в предчувствии тяжести обратного пути. Сейчас, пережив за свою жизнь великое множество моментов, когда осознаёшь внезапно, в какую историю ты влип, и как теперь будешь выскребаться из неё; попав в аналогичную ситуацию, я говорю сокрушённо: - « Япона мать!». Вот и теперь, вспоминая дела давно минувших дней, я думаю: -« Япона мать! Как только мне тогда хватило силёнок добежать до дома».
Дорога домой показалась гораздо длиннее. Только до домиков на кордоне мы, как мне показалось, тащились минут пятнадцать. К этому времени совсем стемнело и окошки домов на кордоне светились уютным жёлтым светом. При виде их я совсем раскис: мне захотелось немедленно оказаться дома, на кухне возле печи, и с кружкой чая в руках.
Старшие пацаны, заметив, что мы с Валеркой едва тилипаемся, шли не так быстро. К счастью, дорога домой спускалась под горку, и бежать было не так тяжело; вот только лыжи с креплениями из сыромятных ремней то и дело слетали с ноги или, плохо слушаясь, наезжали одна на другую. Ёлка со смещённым центром тяжести, хоть и была невелика, однако изрядно выматывала мне руки; я даже думал бросить её, но перспектива прослыть слабачком, заставляла меня терпеть трудности и лишения похода, на который я сам напросился.
Несмотря на то, что мы всё время двигались, я стал мёрзнуть, и мне сильно захотелось есть. Я вспомнил, что в обед мне было лень разогревать щи на плитке, и я ограничился кружкой молока и хлебом с вареньем. Теперь чашка с горячими щами мерещилась мне перед глазами.
На мостике через речку Витька, шедший впереди, вдруг остановился и сказал, обращаясь ко всем :- А где топор, пацаны? Оставили в ёлках? Чё будем делать?
Все остановились, стали вспоминать. Вспомнили, что последний топором рубил ёлки Санька, которому топор и принадлежал, значит, его вина.
- Да фиг с ним, с топором, - сказал Санька, - завтра днём я за ним сбегаю налегке, не съедят же его волки ночью.
– Ну ладно, - согласился Витька, - топор твой, так что без обид. Давай домой быстрей, что-то вовсе холодно стало и пацаны вон, - он показал на нас с Валеркой, - чуть живы.
Между деревьями показались жёлтые огоньки окошек в посёлке, слышался лай собак.
Домой я пришёл едва живой, но ёлку не бросил. Зашёл во двор, воткнул её в сугроб во дворе и чуть не на четвереньках вскарабкался на крыльцо.
- Где это тебя носило? Клюшка дома, на реке нет никого, где был? - Спросила меня мать.
– За ёлками в лес с ребятами ходили, - едва ворочая языком, стаскивая с себя пальтишко, чуть слышно ответил я, и сел на лавку возле печки.
Мать налила мне в миску суп; я съел и попросил добавки. Мать сильно удивилась моему аппетиту: обычно я одну миску с трудом одолевал, придя с улицы, ел только молоко и хлеб с вареньем.
Вскоре из города, с работы пришёл отец.
– Кто это пихтушку притащил во двор? - Спросил он, раздевшись и входя в кухню.
– Я - с гордостью отозвался я, ожидая похвалы.
– А на хрена?
- Так, на Новый год!
- На новый год ёлку ставят, - назидательно сказал отец, - пихту домой приносят только когда похороны, понял. Хотя, ты, наверное, ещё ёлку от пихты и не отличаешь. Завтра выходной - пойдём за ёлкой вместе, я тебя научу.
Сейчас, полвека спустя, когда никого из участников этого похода, кроме меня, нет в живых, когда тот еловый подрост, в котором мы вырубали ёлки, поднялся в матёрый ельник, я под Новый год часто вспоминаю эту историю. Иногда мне явственно видится, как ватага пацанов с ёлками, на лыжах, молча, бежит по ночному лесу. По мере приближения к посёлку, в чернолесье, на фоне ночного неба начинают таять, исчезать фигуры ребят. На опушку леса выходит только один – это я…
