Меня уже нет. Жив, но страна, где нахожусь, врядли может на меня
рассчитывать. А когда-то был среди лучших в Великой Всеславии. Служил
начальником когорты в лучшем мобильном легионе. В военном деле нам
не было равных.
Когда началась война со Шматландией, которую рассчитывали
опрокинуть за неделю, комендование поставило задачу. Захватить
стратегический аэродром противника и уничтожить всю технику, находящуюся
там.
Как прекрасно было все подготовлено. Мощные удары ракет и
артиллерии по всем стратегическим объектам и узлам. Отвлекающее
наступление по всей границе. Внезапный прорыв ударных армий
к столице и уничтожение нашим легионом лучшей авиационной техники
врага.
Мы честно выполнили приказ до последней буквы. Ракетный удар
вызвал панику двух когорт , оборонявших аэродром, и удалось успешно
высадиться с вертолетов. А дальше пошло, как по написанному. Мы их
расстреливали, как мишени в тире. Меньше часа понадобилось, чтобы
от обороны аэродрома ничего не осталось.
И настал черед захваченной техники. Это было хорошее оружие, и жгли
его с особым усердием, понимая, сколько жизней наших воинов спасет его
гибель. Это заняло еще два часа. За три часа стратегический аэродром
с великолепной техникой превратился в выжженную пустыню. Было,
чем гордиться.
Пора было возвращаться на базу, но командавание приказало ждать
подхода ближайшей ударной армии и идти вместе с ней к столице. Значит,
впереди новый подвиг. Немного передохнуть, и вперед, сил и боеприпасов
достаточно.
Но ударная армия что-то не шла. Мы стали нервничать. Ночевка
в тылу врага не входила в планы, но приказ есть приказ. Как-то
перекантовались.
Утром дозорные со всего периметра стали докладывать об обнаружении
вооруженных людей, обложивших наш легион, как матерого зверя.
Тут же пришел приказ, от которого хотелось кричать и ругаться.
Ударная армия не придет. Погибла. Вертолетов не ждать, вся воздушная
зона простреливается противником. Прорыааться к границе своими силами.
Не успели осмыслить ужас создавшегося положения, как громкий голос
вежливо предложил сдаться, а в сучае отказа предупредил, что пленных
в этом бою не будет.
Начальник легиона уточнил с нами участок прорыва и отдал приказ.
Мы только соседотачивались для рывка, как начался обстрел. Теперь
предстояло понять, как чувствует себя мишень на поле боя. Когда
пошли в атаку, людей стало на четверть меньше. Прорыв участка окружения
стоил жизни половине осавшихся. Началась страшная гонка. Перед нами не
вставали, а били только с боков и в спину. Легион таял, как весенний
снег. Но мы добрались до своих. Целых двадцать человек. Под моим
началом, поскольку командиров больше не осталось. Под началом временным,
поскольку все воины моей когорты легли.
Когда отпустил азарт, замешанный на ярости и страхе, наступила пустота.
Лучших больше не осталось. Те, кто верил мне, как себе, исчезли навсегда.
Я вел их к победе, а привел к гибели. Сумел вытащить тех, кто случайно
прибился. Случайно. И жив до сих пор тоже случайно.
Нас объявили героями, воздали почести, но это не принесло ни
радости, ни удовлетворения. Я больше не мог. Ничего не мог. Служить,
общаться с людьми, интересоваться окружающей жизнью. Шум раздражал,
тишина давила. Жизнь стала бессмысленной.
Ушла жена с сыном и дочкой. Не осуждаю, кому я такой нужен.
Стал жить одним днем, с готовностью принять все, что будет. Война
затянулась на годы, потом, внезапно, закончилась. Жизнь изменилась, но
это до поры до времени ничего во мне не меняло. Но однажды пришли,
и пришлось держать ответ за тот подвиг. Не возражал, не оправдывался,
не сопротивлялся. Получил пятнадцать лет тюремного завлючения. Отсидел.
Тперь, посто, живу. Каждым днем, безо всякого смысла. Может, сама
жизнь, какой бы она не была, и есть смысл?
