кто такие? - спросил я, изобразив заинтересованность. - Упыри что ли?
- Не-е! - дядя Витя замотал головой. - Мужчины, женщины, все белые, будто из снега вылеплены. Они везде и повсюду, их в черной мгле хорошо видно. И тоже идут туда, к горизонту. Почти незаметно, как в замедленной киносъемке, но идут. Иногда некоторые осыпаются и их тут же развеивает ветром. Всю дорогу их обходил, а потом...
- Расслабился?
- Не-е. Просто сил не осталось, да и время наверняка на исходе. По сторонам не смотрю, уже на карачках ползу мордой в снег. И вдруг чувствую: уходит из меня тепло. Поднимаю с трудом голову и вижу рядом снежно-ледяную женскую фигуру, а ее рука лежит у меня на плече. Все, думаю, сейчас скину эту руку и доползу. Собрался с силами и...
- Скинул?
- Нет. Увидел ее глаза, слезы, замёрзшие на щеках, и не стал.
- Но почему?
- По кочану! - Сосед, отвернувшись, посмотрел в окно. - Передумал! Лицо уж больно знакомым показалось!
- И что дальше?
- Слезинку она уронила, видать, оттаяла маленько. Потом оперлась на мое плечо, сделала шаг вперед и исчезла за горизонтом, который был от меня на расстоянии вытянутой руки.
- А что же ты не пополз дальше? - продолжал я наседать на Нилыча. - Ведь осталось-то всего ничего.
- Не смог. Либо замерз, либо время закончилось. Меня попросту выпихнуло из мглы в нашу паршивую реальность на больничную койку в дурке. - Дядя Витя взял в руки гитару. - Я вот все думаю, почему никто ни разу не дошел? А может, и не должен был дойти? Может быть, горизонт заканчивается именно там, где ты подставил кому-то свое плечо?
Ее увидишь ты, вошедший в раж,
И вдруг поймешь: твой финиш - это блажь.
Ну а поняв, своим теплом одаришь ту,
Которой нужно пересечь черту.
Та-да-да-дам!
И Виктор Нилович расстался с гитарой, прислонив ее к стене. Потом закинул в рот последний кусок сушки и допил остатки чая.
Наступившую было тишину прервал звонок телефона. Я метнулся в коридор и схватил трубку.
- Борис Николаевич? Это вас из больницы беспокоят. Иван Андреевич Поляков, лечащий врач вашей жены.
- Что случилось? - У меня все похолодело внутри.
- Все хорошо! - поспешил успокоить меня доктор. - Ваша жена очнулась, динамика положительная. Думаю, что в самое ближайшее время переведем ее на терапию.
- Иван Андреевич! Хоть одним глазком ... - умоляющим тоном начал я.
- Ну хорошо, - перебил тот, - приезжайте. Но предупреждаю, только издали - входить в палату запрещено категорически!
Я сообщил радостную новость дяде Вите, получив от него в награду подзатыльник.
- Ну ведь чувствовал, что ты, поганец, недоговариваешь! - заявил он мне с негодующим видом. - Сейчас побреюсь и поедем.
- Но ...
- Не спорь! Вы же для меня... Или тебе еще одну затрещину накатить?
В больнице Иван Андреевич выдал нам с Виктором Ниловичем халаты, подвел к таниной палате и попросил подождать. Затем он распахнул дверь, и мы увидели улыбающуюся Танюшку. Она помахала нам рукой, и ее губы прошептали:
- Спасибо, дядя Витя!
Уже дома Виктор Нилович позволил себе рюмочку коньячку, заверив меня, что она будет последней в его жизни. Ну а потом, как обычно, потянулся за гитарой, только я его опередил.
- Погоди-ка, дядя Витя. А давай я!
Бывает так, что родственников тыщи,
А как беда, их днем с огнем не сыщешь.
Но есть другие, ты всегда уверен в них.
Они - чужие, но зато родней родных.
Та-да-да-дам!
тоже под наблюдением. И так до бесконечности. 2:1