Утихомирить баню первым захожу всегда я. Первым на своей озябшей шкуре опробываю каждый раз её
радостный оскал.
Я-то хорошо знаю, как заждалась она меня сегодня, родимая. Долго ждала и теперь ей не терпится, ой, как
не терпится нашей встречи.
Знаю, но всё равно до сих пор никак не могу привыкнуть к её бурным полного восторга приёмам.
Знаю, и очень этому всякий раз радуюсь. И входя на полати, запирая за собою тяжёлую дверь, глаза от
смущённой радости прячу.
- Да, погоди же ты, постой родная. Ей-ей, никуда от тебя далеко не денусь. Даже не боись, не сбегу.
А она, чумная, всё никак не верит. Обниматься уже сразу лезет.
Пятернёй за голову вцепилась, и в лицо дышит. В охапку всего сгребла, скрутила в объятиях крепко, и отпустить
боится. Аж, дух напрочь перехватило.
Рот раскрыл и еле в руку дышу.
- Ну, ладно уж тебе, будет. Вижу, как сильно соскучилась, пожалей.
А она, продолжает, всем темпераментом своим ненасытным бушует. Задирает всего от ног до ноздрей.
По спине ознобом прошлась. Потом глубоко вздохнула, вобрала в себя зною, за плечи схватила, яростно обняла, и
так сдавила чугунными ручищами, раскалёнными от жара.
Изгнала из меня нынче банька, из самого потаённого нутра, скопившуюся октябрьскую стужу.