Сегодня Одесса празднует праздник. Заезжая труппа дает «Севильского цирюльника». Ничего себе! В партере и на ярусах разместились сливки общества – финансисты, дантисты, аферисты. Галерка переполнена простоквашей того же общества – социалисты, гимназисты, педерасты. В буфетной Бенцион Крик посылает за вторым ящиком Донского игристого. Закусывает таранькой. У марви́херов – день повышенной добы́чи. Фойе оккупировано господами в различных видах российского вицмундира – кавалерия, артиллерия, инфантерия. Скромно, у лестницы – мастера. В смысле, полицмейстер, почтмейстер, брандмейстер.
Зрительный зал тяжко болен суматохой и ожиданием третьего звонка. Пандемия.
В ложе второго яруса расположилась респектабельная супружеская пара. Весьма уважаемые на Малой Арнаутской, и в доме Бродского, супруги Циммерман. София Михоэлевна и Моше Элизерович. Со всем смирением они переносят растекающиеся минуты ожидания. Тучный Моня вздыхает и достает из жилетки золотой Breguet, на всю длину набрюшной цепи. Сонечка разместила свой взгляд в оркестровой яме, пытаясь вычислить соотношение евреев и нет, в многолюдном оркестре. Выходило сто к одному, благодаря дирижеру Александру Васильевичу. Какое редкое имя! Как у полководца Суворова!
По узкому проходу между альтами и виолончелями, на подиум взлетает столичный дирижер Александр Васильевич Гаук. Сто первый.
Увертюра вспорхнула птицей и, слава Богу, быстро кончилась. Для предварительных ласк вполне достаточно.
Действие первое.
В Испании, на улице города Севилья, граф Альмавива тенорит прямо в окно Розине свою утреннюю чувствительность:
-- Ессо ridente in cielo…
-- Моня, я не совсем точно догоняю, мы три часа будем слушать то, чего не поймет ни один человек в этом зале? Таки на кой?!
-- Софа, кочумай! То ж итальянцы придумали петь канторам совместно с лабухами. Таки весь мир не сильно против итальянского – традиция!
-- Моня, мы-таки, вже в Италии? И покажь мени, хоть одного папу Карло, буди ласко! Кастратив на сцени до уваги не беремо.
-- Софочка, вот только не надо делать мне нервы. Мы в России (ой-вэй!), в Одесской опере…
— Вот именно, Моня, в России! Тот поць мог бы спевать на идиш, в конце концов, на идиш здесь всем понятно.
-- Софка, ты совсем забыла: тише идиш – дальше будешь!
Жена сердито кивает, словно бодается, и тащит к себе коробку шоколада. Моня обреченно противится такому разбою. Но после громогласного «Пст!», его пальцы разжимаются, и конфеты уползают в темноту. Шурша, как голодная мышь, Софа принимается за коньячные цукерки от Абрикосова.
Антракт.
* * *
Действие второе.
Граф вторично является в доме доктора, теперь изображая учителя музыки. Во время урока Розина поет арию «Тщетная предосторожность» -- «L’Inutile precauzione», намекая своему опекуну, что он был недостаточно бдителен. Проморгал девку совокупно с наследством, старый дурак, Бартоло. Хоть ты и доктор!
Софа просчитывает детектив XVIII века на раз-два. Ей прискучило смотреть на сцену, и она подробно лорнирует публику. Муж, посетивший во время антракта буфетную, дремлет во власти Шустовских паров. Оркестр грохочет медью и литаврами, изображая страшную бурю, разыгравшуюся за окном. Выждав, пока погода уляжется, мадам Циммерман вопросительно шепчет мужу в самое ухо:
-- Моня, а кто здесь любовница дяди Эфраима?
-- Посмотри в ложу напротив. Видишь корпулентную брюнетку, всю в черно-бурых лисах?
-- Вижу! По́няла.
Пять минут шикарно играет Россини, потом Софочка интересуется, по-новой:
-- Моня, а где здесь любовница дяди Ицхака?
-- Посмотри в партер, первый ряд, немного влево. Видишь рыжую, с невероятной грудью под невероятными соболями?
-- Вижу! По́няла!
Граф Альмавива допел свой коронный выход на уход.
-- Моня, а какова любовница, цадика Авигдора?
-- Софочка, его племянник учится в Ешиве и ходит в театр на самый раёк, за гривенник.
-- По́няла!
* * *
Небесный гром аплодисментов. Финал. Апофигей. Анахреноз.
Любознательная Софа решает выжать из ситуации максимум, и окончательно добивает вопрос:
-- Моня, а которая здесь твоя любовница?
Муж, не желая делать скандал прямо в людях, отвечает довольно нехотя:
-- Взгляни в бельэтаж, литерная, совсем близко с губернаторской. Стройная блондинка в норковом палантине.
-- Разглядела! Усвоила!
Проходит некотрое время. Гардероб, извозчик, вечерний город. На проезде по Французскому бульвару, Соня снисходительно сообщает мужу:
-- Моисей Циммерман, ты, конечно, самый последний сукин сын и шлемазл, но наша, которая в норке, самая хорошенькая за всю Одесскую оперу!
