Произведение « Сожжённая деревня» автора Анатолий Гусев - Литературный сайт Fabulae (страница 1 из 2)

В тридцати пяти километрах к югу-западу от Можайска в Уваровском районе, расположено село Ивакино. На окраине в лесу стоит церковь Дмитрия Солунского и восьмого ноября расходится переливами гармошки, плясками и свистом по окрестностям престольный праздник, праздник в память святого, во имя которого освящен храм. И вот мимо этой церкви, разрушенной при Советской власти, идёт дорога на деревню Павловка.
Павловка, находится в пяти километрах от Ивакина, и разделяется на две части маленькой, протекающей там, речушкой, почти ручьём. В большей части деревни стоят восемь изб, в меньшей - три. Самую крайнюю, что у леса за ручьём построил ещё до Первой мировой войны, или Империалистической, как её тогда называли, Андрей Николаевич Гусев. Откуда он появился – никто не знал, не местный, из-под Смоленска. Времена были тёмные, смутные. Андрей о себе не распространялся, а его и не спрашивали. Влюбился он в местную девушку Катю из деревни Алискино, и она ответила взаимностью. Но родители обоих влюбленных были против их брака. Любовь пересилила: решили Андрей и Катя жить вместе без родительского благословения в Павловке.
Андрей срубил избу-пятистенку и привёл туда свою Катю.
Жили Андрей и Катя середняками – большого достатка не было, но и не бедствовали. Войны – Первая мировая и Гражданская – их не сильно задели. Родились дети: Варвара, Вера, Евдокия, Михаил и Алексей.

Старший из мальчишек, шестнадцатилетний Михаил сидел на лавке у замёрзшего окна. Он дышал на него, тёр пальцами, чтобы стекло оттаяло и было видно, что творится на улице.
Шёл январь 1942 года, стояли крещенские морозы.
Зима пришла рано, снег выпал 30 октября, на день рождения младшего брата Алёши. Ему как раз одиннадцать лет исполнилось. Вон он бегает с ребятами, в овраге на санках катается. Как будто войны нет. А война пришла к ним на следующий день после прихода снега и мороза.
Немцы шли по улице деревни в серых шинелях с винтовками на плечах, усталые, замёрзшие и уходили по дороге на Ивакино.
На окраине Ивакина несколько дней шли бои. Потом всё стихло: Красная Армия откатилась ещё дальше на восток, и остановились по слухам где-то у Вереи.
В Павловке боёв не было, немцев тоже, так появлялись от случая к случаю, в основном с целью грабежа.

В избе никого не было, кроме матери. Старшие сёстры – Варвара и Вера работали на текстильной фабрике в Одинцово, третья сестра, Евдокия, с осени училась в Москве на медсестру.
Отец исчез где-то через неделю, после прихода немцев. Появился только к концу декабря. Принёс продукты: консервы, муку, три буханки чёрного хлеба. Принёс и кое-что поинтересней для ребят: противопехотные мины, как наши, так и немецкие и ещё гранаты. Показал мальчикам, где их спрятал и как ими пользоваться.
- Рыбу глушить будете, и матку накормите, и сами наедитесь, – сказал он сыновьям.
- Ты в партизанах? – спросил Михаил.
- Что ты, Миша. В каких партизанах? Мне уже пятьдесят два года. Стар я по лесам бродить. И без меня с немцем справятся.
- А справятся?
- Справятся, Миша, справятся. Посмотри, какой немец скучный пошёл. Вишь, климат для него неподходящий. Знамо дело – не Париж.
На следующий день отец опять исчез.
А Мише сейчас у окна вспоминались золотые косы одноклассницы Галки Дроздовой и как они целовались в августе на току, среди зерна. Как она там сейчас в Ивакине? Или успела уйти до прихода немцев? С осени он там не был. Немцы перемещения от села к селу как-то не поощряли, да и незачем было идти.
От мыслей его отвлекла мать:
- Мишенька, ты бы сходил на речку, рыбки бы принёс.
Немцы за три месяца оккупации подчистили почти всё, что могло быть съедено. Живность была уничтожена полностью. Скотину спрятать трудно, и то, что не было спрятано, забрали немцы. Осталась картошка, кое-какое зерно, капуста, морковка и прочее с огорода. Но на этом жить было трудно. Организм требовал мясо. Мясо заменяли рыбой.
Миша кивнул головой, соглашаясь с матерью, и стал одеваться, взял сачок, сделанный из проволоки и из старой рыболовной сети, вещмешок. На крыльцо вышел с лыжами.
По дороге, за оврагом ехала одинокая нагруженная телега. Немец сидел на ней весь скрюченный от холода.
Телега на дороге зимой - вещь сама по себе удивительная и непривычная для русского взора!
Деревенские мальчишки прекратили играть и с интересом смотрели на телегу с немцем. Хотя ничего интересного не было: немцы свозили на поле перед Павловкой своих убитых, намереваясь похоронить их весной, когда земля оттает. Сейчас-то земля как камень. И этот немец вёз своих мертвецов на место их будущего захоронения.
Телега наехала колесом на какую-то кочку, вздрогнула, подпрыгнула, и возница вылетел головой в сугроб, да так там и остался. Замёрз бедняга, пока ехал.
Ребятишки с опаской обступили телегу. Погладили по морде лошадь. Немец как воткнулся головой в сугроб, так там и остался. Кто-то предложил разгрузить телегу и отправить лошадь назад. Что ж она так и будет здесь стоять? Замёрзнет ведь! Скотину было жалко. Телегу стали освобождать от её страшного груза. Но что их просто так разгружать? Так неинтересно. Мертвецов втыкали вертикально в снег: кого ногами вниз, а кого и головой.
Телегу разгрузили, а лошадь развернули. Сначала ей дали клок сена, затем вожжами по тощему крупу и отправили назад по дороге.
Потом решили сыграть в солдатики, где вместо оловянных солдатиков стали использовать трупы солдат вермахта. Вскоре в поле выстроились две колонны мёртвых немцев. Одна колонна, поставленная ногами вниз, играла роль наших, а другая, поставленная ногами вверх, естественно, немцев. Мальчишки стали бегать между ними, изображая бой.
Миша довольно долго с крыльца наблюдал за действиями ребятишек, потом вздохнул, подумал: «Ерундой занимаются», встал на лыжи и направился к лесной реке в двух километрах от Павловки.
По дороге, в отцовском тайнике взял две противопехотные мины, взрыватели к ним и бросил всё это в вещмешок.
Через лес Миша вышел к реке, к омуту, снял со спины вещмешок и достал оттуда одну мину и взрыватель. Деловито-спокойно зарядил мину, как учил отец. Он это делал уже не один раз. Двумя руками Миша размахнулся и кинул мину на лёд с таким расчётом, чтобы она упала взрывателем вниз, а сам прыгнул на землю в снег за корягу, прикрыв голову руками.
Раздался взрыв.
Миша встал, отряхнул снег, подошёл к образовавшейся полынье и стал сачком вылавливать всплывшую кверху брюхом рыбу. Попадалась всё больше мелочь: пескари, ерши, окуньки и один голавль. Голавли обычно ходят стаями. Миша с надеждой осмотрел полынью. Не, только один. Жалко.
Рыбу он положил в мешок, вместе с оставшейся миной и взрывателем.
На следующем омуте, проделав то же самое, он, кроме мелочи, вытащил большую, больше метра, щуку. Радости не было предела. Миша представил, как матка пожарит её в печи, как они с Лёшей будут есть. У него даже слюнки потекли.
Собрав рыбу в вещмешок, Миша побежал домой. Вдали над лесом в сторону деревни кружился самолёт, слышались отдалённые взрывы. «Что там происходит?» - с тревогой подумал Миша и ускорил свой бег.
Одинокий немецкий штурмовик, пролетая над деревней Павловка, заметил группу людей в поле, явно двигающихся к лесу. Немецких частей здесь быть не должно. «Значит, это партизаны», - решил лётчик. Он развернулся и дал очередь из пулемёта по колонне, сбросил две бомбы, развернулся и ещё дал очередь.
Испуганные мальчишки бросились врассыпную по домам.
Лёша влетел в избу вместе с клубами пара.
- Что вы там натворили, ироды? – заругалась мать.
Лёша ей не ответил, скинул шапку, пальтишко, валенки, залез на печку и спрятался там за занавеской рядом с котом Барсиком.
Лётчик, судя по всему, сообщил об увиденном. Вскоре в Павловке появились немцы. Они с удивлением осматривали поле с воткнутыми в снег мертвецами, вспаханное двумя бомбами и прошитое пулемётными очередями. Логичное объяснение они этому найти не могли. Но начальство сказало: «Партизаны». Значит, партизаны. Надо было произвести какие-то действия. В лес они войти не рискнули. Да и мало их было. Пошли по домам выявлять партизан. Хотя, чего они там могли выявить? Военнообязанных мужчин в деревне не было, если не считать Кольки Хромого. Он в молодости упал с крыши, сломал правую ногу, она неправильно срослась и, естественно, ни в армии, ни в партизанах он быть не мог.
Открылась входная дверь, послышались тяжёлые шаги в сенях. Открылась со скрипом дверь в избу, и вошли два немца. Екатерина сидела на лавке у окна, ждала сына. Увидев немцев, она встала, спрятав натруженные руки под передником.
Немцы хозяевами ходили по избе, заглянули в другую половину избы, точно зная, что там никаких партизан нет.
-Partisanen? – спросил один из них.
- Господи, да какие партизаны? – ответила Катя.
- Partisanen? – не понял ответ немец.
- Нет партизан, милый. Нет.
-Nein?
- Нет, нет.
Немец откинул занавеску на печи и увидел Алёшу и большого белого кота с серыми пятнами.
- Partisanen?
Алёша показал пальцем на кота:
- Вот партизан.
Кот равнодушно смотрел на чужака взглядом прирождённого убийцы.
Немец улыбнулся:
- Gut, junge, gut.
Скрипнула входная дверь в сенях, у Кати сжалось сердце от плохого предчувствия.
Миша, открыл дверь, поставил лыжи и сачок в угол, кинул вещмешок с замороженной рыбой в сени, и, не входя, на крыльце смахивал веником снег с валенок. Он