В зияющий пролом в крыше каменного сарая было видно январское солнце. Холодно и сыро. Состояние Танаиса было непонятным: ранение диктовало свои законы: то холодно, то все тело горело огнем. Сослуживец, как мог, спрятал раненого товарища, торопливо накидав сверху тряпья, которое нашел.
- Танаис трехсотый, спрятал…- полетело сообщение.
Двенадцать бойцов разделили на группы, у каждой своя задача . Из всех осталось несколько человек – засаду не ждали после артподготовки.
Танаис ранен в живот, в ногу, очень серьезно, задета артерия. Первую помощь оказал себе сам: наложил повязку, ногу перетянул жгутом и сделал укол. Самому не вернуться, только ждать помощи. Только придет ли? Некоторое время слышалась перестрелка, сейчас затишье. Остался ли кто-нибудь в живых?! Положил рядом гранату.
- Даже солнце здесь не такое, как будто в плену у дымки, - смотрел долго на бледный светящийся диск, изнемогая от боли. – Как будто неживое, искусственное солнце, как в фильмах ужасов. Странное светило, чужое и мертвое… Только бы не уснуть.
Проглотил таблетку, сделал несколько глотков воды. Стало жарко, накатила дрема.
- Нельзя спать…
Вдруг ослепило закрытые глаза весеннее яркое солнышко, заставило улыбнуться. Танаис, мой Танаис. Отчий дом, накатили воспоминания. Сад. Ветви цветущих яблонь распространяли незабываемый запах. Александр смотрел на бело-розовые соцветия, любовался и не мог надышаться. Запах необыкновенный, тягучий тянулся по саду. Он особенно любил это время года, когда все оживает и расцветает.
Картошечку посадить давно пора, а я тут… Вдалеке сын и жена. Жена смотрит и улыбается. И что-то говорит, оживленно жестикулируя, – не разобрать. Видение расплывается, тает в воздухе.
Встрепенулся от дремы, жаль, что это только видение. На сердце было так тепло. Рука потянулась к потайному карману. Достал иконку, которую при расставании положила в руку любимая, и фотографию счастливой тогда еще семьи. Долго смотрел в родные лица. Сын – надежда, умница, будущая опора, заканчивает школу с золотой медалью. Любимая жена. Разгладил фотографию пальцами, ругая себя, что испачкал – кровавые пятна расплылись по лицам. Сжал в ладони, прижал к себе.
- Простите, золотые мои, если не придется увидеться, так случилось. Не мог я по-другому, нельзя эту ношу перекладывать на тебя, сын. У тебя должна быть счастливая жизнь, без войн и фашистской нечисти. Простите… Даже если… я уйду в тишину, вернусь к вам памятью.
Тишина. Какая-то звонкая, неестественная. И уже быстро темнеет. Видимо, и остальные уже на легких облаках. Сознание временами отключалось, туманилось, нет сил разлепить веки. А помощи еще нет, но она придет, надо держаться.
Мыслями перелетел домой, к любимой. Надо сказать ей главные слова. Успеть…
В день ранения Анастасия не находила себе места. Душа куда-то рвалась и плакала. А говорят, не бывает ментальной связи между родными. Есть! Эта связь сигналила, кричала, что что-то случилось, звала куда-то, где неживое солнце. Никто не мог успокоить и утешить тоскующее сердце.
Через несколько дней Анастасии сообщили, что погиб ее любимый. Несколько бессонных ночей провела женщина в глубоком горе, все-таки надеясь на какое-то чудо.
После черных дней забылась тревожным сном. Видит Александра, идет он навстречу, широко улыбается. Плачет женщина, не может сдержаться, бьет кулачком в грудь мужа:
- Что ж ты не вернулся? Обещал же! Я тебе поверила!
- Прости, милая, я просто уснул…
А солнце, чудовищное солнце из фильмов ужасов продолжает светить там, где идут бои. И солдаты ждут, и все ждут, когда оно превратится в настоящее, счастливое для всех светило.
Светлая память всем погибшим за свою Родину!
